Москва – Гребешки
Шрифт:
За ним больше никого не было – шествие такого длинного, такого долгого, такого нервного, архаичного, утомительного, сумасбродного и безумного людского каравана закончилось; безрассудство и сумасшествие остановилось наконец-то; пассажиропоток прекратился; хождение сошло на нет, посадка завершилась.
Всё. Конец. Всё. Баста.
Слава нашему Господу.
Слава Творцу.
Слава нашему Создателю.
Слава Отцу небесному.
Бог помог. Всевышний сделал своё благое дело.
При посадке пассажиров на борт авиалайнера всё обошлось самым благоприятным образом,
Явление пятнадцатое
Салон наполнился монотонным гулом постепенно утихомиривающейся толпы; отовсюду раздавалось беспрестанное хлопанье крышками багажных полок.
Изредка то там, то сям слышалась короткая перепалка да брань.
До рукоприкладства дело пока, слава Богу, не доходило. Как и до откровенного мордобития тоже. Никто об этом не объявлял. Никто ничего на эту тему не говорил.
Во всяком случае, Геннадий Витальевич этого не заметил. Ни того, ни другого.
Он огляделся вокруг себя и удивился, что следующий и далее ряда два-три были вообще свободными. За ними тоже просматривались то там, то сям незанятые кресла.
«Странно, а говорили мест нет», – стрельнуло у него в голове.
В третьем ряду находился только он. Один одинёшенек.
«Ну и славненько, – радостная мысль мгновенно посетила его разум, – буду лететь как король… Или как кум королю, на худой конец… Прекрасно! Чудесно! Хорошо тут… у прохода… Свободно… и никто не мешает…»
Геннадий Витальевич положил барсетку на соседнее среднее сиденье, пиджак кинул на дальнее у окна, остался в одной голубой батистовой рубашке в мелкую клеточку с двумя накладными кармашками на груди. Из одного кармашка торчал посадочный талон, во втором находился небольших размеров мобильник – телефон-раскладушка.
Впереди него, во втором ряду, оказались по два (а не по три, как тут) широких кожаных кресла синего цвета в каждую сторону от прохода; они тоже были свободными. И за ними, в самом первом ряду, точно такая же петрушка: тоже по два вместительных удобных кресла и так же пусто там, не занято никем.
«Как хорошо, как чудесно, как прекрасно, как прелестно, – продолжал радостно и широко улыбаясь думать довольный всем человек, – когда вокруг меня так просторно и очень много свободного пространства. Волшебно. Сказочно. Душа поёт. Легко дышится. Да и вообще – дивно всё и восхитительно. Вот бы всегда так было».
Геннадий Витальевич позвонил жене и доложил, что у него всё хорошо, даже более; что он уже в самолёте находится; что у него всё в порядке; что он в надёжном и дивном, иностранного производства аэробусе, таком красивом и удобном, таком длинном и широком; что сегодня мало пассажиров, хотя билетов в кассах почему-то не было; что очаровательный и замечательный аэроплан вылетает точно по расписанию, без задержки; что он приземлится вовремя, как и полагается; и чтобы она встречала его в авиапорту; и чтобы она не волновалась и не беспокоилась. Мол, причин на это нет вовсе. Ещё он очень ласково и достаточно убедительно произнёс, что он её очень-очень любит, нежно-нежно обнимает и крепко-крепко целует.
Затем он это же дословно повторил сыну Шурке и внуку Саньке, набрав другой номер на новомодном мобильном телефоне фирмы «Nokia». Довольный всем Геннадий Витальевич поблагодарил своего любимого старшего сына за радушный приём и заверил, что ровно через месяц он опять будет у них в гостях, что приедет на его день рождения, обязательно, дескать, приедет.
Потом он попрощался со своей младшей дочкой Сашенькой и маленьким внуком Шуриком, славным таким карапузом. Сказал им, что уже сидит на своём законном месте и что ему здесь весьма и весьма вольготно и просторно – сидит, мол, как кум королю. Что он чувствует себя как настоящий король, мужчина не стал говорить, – зачем опережать события… всякое на белом свете бывает… всякое случается…
Пассажир по имени Геннадий Витальевич, занявший место под номером «3D», зафиксированное в посадочном талоне, с некоторых пор в жизни своей был прагматичным человеком; он не любил делать поспешных выводов и всегда стремился к тому, чтобы результат был явно положительным и отменным. Да, именно таким. Любой результат. Независимо от действия. Он всегда досконально анализировал свои поступки, а также происходящее вокруг. И это было его правилом, догмой. Пока у него всё обстояло хорошо и даже отлично. Он был рад этому. Очень и очень. Летал он в своих мыслях. В кои-то веки… повезло ему… Вот так удача. Да ещё какая…
Продолжение дня не предвещало ничего худого. И он был весьма удовлетворён этим. И даже был доволен жизнью. Он был очень умилён, что всё складывается хорошо; он был крайне умиротворён своим теперешним чудным положением и был горд этим.
Дышалось легко и чувствовался некий простор.
Ох, как же это хорошо и отлично! Даже преотлично! Шикарно!!
Ох, как же это чудесно, как же прелестно! Очень даже прелестно!
Тепло, светло и мухи не кусают.
Никто не мешает… Совсем никто!
Никто не лезет со своими дурацкими, а порой даже идиотскими вопросами, расспросами, советами да просьбами.
От нечего делать довольный всем пассажир взял в руки фирменный глянцевый иллюстрированный журнал с лиловой лилией на обложке и стал его медленно листать, аккуратно переворачивая страницу за страницей и разглядывая красочные фотографии, близоруко прищуривая глаза, изо всех сил напрягая ослабшее вдруг зрение и обращая особое внимание на заголовки статей, чтобы позже прочесть эти статьи, но уже в очках.
Явление шестнадцатое
Неожиданно в самолёте появилась группа людей из восьми человек.
Кто они? Кто такие? Кто эти люди? Чего им тут надо? Кто их звал?
И они, по мнению Геннадия Витальевича, были намного спокойнее и в сто, или даже в двести, а то и в триста раз увереннее и спокойнее, нежели те потные, драчливые и оручие бедняги и бедолаги, с которыми входил в аэробус он сам.
Этих восьмерых привезли к аэроплану на небольшом, но шикарном, великолепном, сверкающем огнями знаменитом немецком респектабельном автобусе марки «Мерседес», который лихо и с чувством собственного достоинства подкатил прямо к трапу.