Москва – Гребешки
Шрифт:
Тётку снова понесло. Не только понесло её, но и потащило куда-то.
Видать, сварливая она была очень. Да-с… сварливая и говорливая баба…
Тут же от неё досталось не только этому непутёвому шоферюге, но и всем-всем остальным, абсолютно всем местным работникам и её коллегам сослуживцам.
Начала она с нелюбимого и непереносимого генерального директора.
Ох, как же она его ненавидела… Кто бы знал… Сожрать живьём готова была!
Запыхавшаяся тётка пожелала скорее «подохнуть» самому главному руководителю их «зачуханного» аэропорта, «круглому дураку и идиоту», «вечно поддатому
Остервеневшая и рассвирепевшая дежурная продолжила бесноваться и раздавать свои яростные «пожелания» другим «дорогим» своим сотрудникам. Всем досталась. Ну, или почти всем…
Безголовой дуре, идиотке, кретинке и безбашенной шалаве, рыжей и конопатой «Аньке-пулемётчице», подстилке и по совместительству первой заместительнице этого придурочного и никому ненужного кретина-идиота генерального директора, было смело предложено сменить место работы и отправиться на все четыре стороны.
Завхозихе Степаниде Андреевне, у которой туалетной бумаги, освежителей и дезодорантов никогда, мол, не допросишься, никому она, тварь тамбовская, не даёт, а сама, гадина, домой возами всё тащит, тащит и тащит, она тут же возжелала в тюрягу сесть лет на десять-пятнадцать-двадцать. Надо, дескать, её контролёрам при случае сдать.
Противному и ленивому, по её метким словам, очкастому начальнику смены Исаю Соломоновичу с очень странной фамилией Тромб, очумевшая и одуревшая женщина, не моргнув своим воспалённым глазом, восхотела самой тяжёлой язвенной болезни. Пусть, мол, иуда, узнает, почём фунт лиха…
Проехалась она тяжёлым бульдозером и по другим работникам и работницам.
По развратной буфетчице Зойке. Чтоб ей пусто стало. Что ей… Чтоб ей…
По сопливой диспетчерше гадине Люське, которая замуж из-за этих своих вечно бегущих соплей никак выйти не может. Так, мол, ей и надо, сучке крашеной.
По рыжей кассирше Милке и бухгалтерше-уродине Жанке, у которых денег в долг никогда не допросишься.
По Изольде Яновне, старшей смены, за её острый и падлючий язык без костей.
По проститутке-контролёрше лысой поганке Ленке за то, что все мужики к ней липнут, как будто там мёдом намазано.
По корявой на всю рожу, вечно пьяной и обдолбанной фельдшерице-наркоше Клавке, которая таблетки противозачаточные постоянно глотает, марихуану курит и ширяется «мериканским» героином с утра раннего и до вечера позднего.
По вчерашней имениннице, «шлюхе и подзаборной потаскухе» Муське, на которой пробу негде ставить.
По аэропортовской уборщице тётке Пелагее, которая обосранные унитазы как следует отмыть не может или не хочет, или специально так делает, корова старая, чтобы насолить всем. Вот, мол, «старуха усатая и бородатая». Пусть, дескать, домой в Рязань свою едет. Мол, там ей место, а не в столице.
По тупому пьянчужке-бригадиру Лёшке Шкворню, который из Пензы приехал.
По косоглазому, криворотому и лопоухому козлу огородному Веньке Петрову.
По «скользкому и продажному» вахтёру Фёдору Игнатьевичу Мыльникову.
Отборная
Дежурная потная тётка на полном серьёзе и очень даже весьма ехидно, въедливо, подробно и доходчиво заодно с озвученными персонажами перебрала добрую половину их огромного, «мутного и гадкого» коллектива.
Перепало почти всем. Да. Всем. Без остатка.
Характеристики на них, на членов этого «самого гнилого в мире» общественного сообщества, сыпались из уст сей «честной» гражданки – хоть тут же на машинке печатай, подписывай и штамп ставь.
Затем обезумевшая и дюже озверевшая потная женщина нелестными, но очень красочными острыми ругательными фразами и яркими недвусмысленными намёками прошлась по этим «надоедливым дуракам» пассажирам, по этим чёртовым «охламонам», «разгильдяям» и другим разным подобным «распиндяям» и «разгундяям», этим «балбесам бестолковым», которым «не сидится дома» и возить которых на этих «шушлайках» она, уставшая и измученная до боли в сердце, уже «задолбалась» напрочь.
Всё, мол, конец этой дурацкой работе!
Бежать, дескать, «отседова» надо.
И чем быстрее, тем лучше.
Явление девятое
Сопровождавшая пассажиров от аэровокзала до самолёта работница аэропорта никак не могла остановиться. Её бесило. Её корчило. Её подкидывало и подбрасывало.
Она рассвирепела. Она разъярилась. Она с катушек слетела.
Она продолжила поливать грязью людей, находящихся в салоне автобуса.
Она посылала проклятья российским пассажирам, она безбожно кляла людей из ближнего зарубежья, она хлёсткими словами нещадно ругала иностранцев.
Она орала, что эти чёртовы «мериканцы» совсем обнаглели. Что они посылают нам свои огромные «Боинги», а мы, как проклятые, радуемся…
Она кричала, что эти загнивающие «гевропэйцы» навязывают нам громадные свои «Аэробусы», а мы, идиоты, катаемся на них в своё удовольствие…
Ох, как она бесновалась… Ох, как она злилась… Кто бы видел…
С ни в чём неповинных пассажиров наглая, отвязная, крикливая и горластая дама с красной повязкой на руке, тут же, без передыха, смело и люто переключилась сперва на «международное капиталистическое», затем на федеральное правительство и вообще на всю эту «никчёмную» современную государственную власть.
Их она крыла яростно и даже весьма пафосно. Как хотела, так и крыла.
Жгучими совершенными и несовершенными глаголами во всех падежах.
Красочными причастиями и весьма ядовитыми и колкими деепричастиями.
«Правильными» существительными и весьма «неправильными» прилагательными.
Не брезговала они и точками с запятыми, чёрточками и дефисами, кавычками, прямой и косвенной речью, длинными пространственными диалогами и длиннющими монологами, монотонными бубнениями и эмоциональными всплесками, короткими тире, длинными и очень-очень предлинными многоточиями, весьма робкими застенчивыми вопросительными и ударными восклицательными знаками, меткими междометиями и столь важными и очень многозначными предлогами, особенно «в», «на» и «с».