Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.
Шрифт:
Годы конфликта показали, что существовавшее стремление югославского руководства к совместному с СССР и восточноевропейскими странами строительству социалистического содружества было прервано в 1948 г. грубой и бескомпромиссной сталинской политикой диктата. Югославское руководство, твердо решившее не идти на примирение на условиях Кремля, пройдя через краткий переходный этап, избрало курс на построение собственной модели социализма, в основе которой лежала концепция восстановления аутентичного марксизма, очищенного от наслоений сталинизма. Вместе с тем при некоторых признаках либерализма эта модель в условиях отсутствия подлинной демократии, многопартийности, оставалась авторитарной однопартийной диктатурой, наследовавшей все пороки этой системы, что при многонациональном характере государства вызвало его распад после краткого периода процветания.
Т. В. Волокитина
От конфронтации до нормализации. Болгария и советско-югославский конфликт. 1948–1956 гг
Болгаро-югославские отношения непосредственно после Второй мировой войны определялись курсом на установление тесных связей и развитие сотрудничества. Мотивы у сторон при этом, однако, были разными. Для Софии сближение с Югославией открывало возможность выхода из международной изоляции и рассматривалось как фактор, способный положительно повлиять на будущий мирный договор и дальнейшее развитие страны в семье Объединенных Наций. Югославское руководство считало сближение прологом возможного объединения Македонии в рамках югославского государства и создания Южнославянской федерации, руководимой Белградом.
На протяжении 1947 г. были подписаны важные межправительственные документы, составившие основу болгаро-югославских отношений: Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, конвенция о культурном сотрудничестве, соглашения об экономическом сотрудничестве, об облегчении таможенного режима и подготовке таможенной унии, об условиях перехода границы пограничным населением. Была достигнута договоренность о консультациях по международным вопросам, затрагивавшим интересы обеих стран, об обмене студентами, отправке югославских учителей в Пиринскую Македонию, об открытии в Болгарии магазинов югославской книги и по некоторым другим вопросам. В начале 1948 г. стороны вплотную подошли к решению вопроса о создании югославо-болгарской федерации [193] .
193
Подробнее см.: Гибианский Л. Я. У начала конфликта: Балканский узел // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 2; Бухаркин И. В., Гибианский Л. Я. Первые шаги конфликта // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 5; Гибианский Л. Я. К истории советско-югославского конфликта 1948–1953 гг.: Секретная советско-югославская встреча в Москве 10 февраля 1948 г. // Советское славяноведение. 1991. № 3; Гибианский Л. Я., Волков В. К. На пороге раскола в социалистическом лагере. Переговоры руководящих деятелей СССР, Болгарии и Югославии, 1948 // Исторический архив. 1997. № 4; Гиренко Ю. С. Сталин–Тито. М., 1991; Романенко С. А. Геополитика, национальные интересы и идеология коммунистического строительства. Причины и характер советско-югославского партийно-государственного конфликта на фоне холодной войны. 1945–1948 // Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники. М., 2012. С. 115–135 и др.
Несмотря на столь важные встречные шаги Софии и Белграда, в двусторонних отношениях имелись и определенные сложности, проявившиеся уже на завершающей стадии войны. Тогда только с помощью советского руководства удалось урегулировать вопрос об участии болгарской регулярной армии, перешедшей в оперативное подчинение 3-го Украинского фронта, в освобождении югославских территорий [194] . Помимо трудного восприятия югославами трансформации вчерашнего оккупанта в сегодняшнего союзника, в послевоенное время корректировки требовали деликатные территориальные проблемы – македонская и отошедших в 1919 г. по Нейискому мирному договору к Королевству сербов, хорватов и словенцев так называемых Западных территорий (в болгарском политическом лексиконе они именовались Западными окраинами), населенных преимущественно болгарами. Советско-югославский конфликт положил начало открытому противостоянию балканских соседей.
194
Подробнее см., напр.: История на Отечествената война на България 1944–1945 г. Т. 4. София, 1984. С. 234–235; Димитров Д. Политически и военни аспекти на българо-югославските отношения (краят на август – средата на октомври 1944 г.) // Известия на Военноисторическо научно дружество. Т. 57. София, 1995. С. 150–163; Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?.. Историческая судьба Югославии в XX веке. М., 2000; Аникеев А. С. Противостояние СССР–США в Юго-Восточной Европе и советско-югославский конфликт 1948 г. // Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945–1985). Новое прочтение. М., 1995 и др.
Накануне и после совещания в Бухаресте
Критическая позиция Москвы в отношении Югославии стала известна Георгию Димитрову и Василу Коларову 18 марта 1948 г. в Москве, в день подписания между Советским Союзом и Болгарией Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Болгарские представители были ознакомлены с поступившей из Белграда секретной информацией о расширенном заседании Политбюро ЦК КПЮ, состоявшемся 1 марта. «Доверенное лицо» (это был член Политбюро ЦК КПЮ, министр финансов Сретен Жуйович) через советского посла в Белграде А. И. Лаврентьева сообщало, что на заседании югославские руководители категорически отвергли критику в свой адрес, прозвучавшую на встрече Сталина и Молотова с югославской и болгарской делегациями в феврале 1948 г., и констатировали неблагоприятное развитие советско-югославских отношений (Тито говорил в частности о советском «великодержавном шовинизме»). Был также затронут вопрос и о болгаро-югославских отношениях в контексте планировавшегося ранее создания федерации двух стран. Отметив более благоприятное экономическое положение Югославии и ее больший «авторитет», Тито подчеркнул, что выплата Болгарией репараций Греции станет дополнительным бременем для Югославии и что вообще условия для федерирования «не созрели». Милован Джилас, как сообщил Жуйович, заявил на заседании, что Димитров разделяет позицию югославов.
В Москве болгары оказались в трудном положении. Мало того, что полученная информация стала неожиданной, следовало «правильно» и убедительно отреагировать на нее, поскольку Сталин и Молотов поинтересовались их мнением. Судя по записи В. Коларова, он и Димитров ограничились осторожным заявлением: «Кое-что, возможно, преувеличено, но в целом сообщение вполне правдоподобно… В КПЮ создается опасная обстановка» [195] . Видимо, стремясь сориентировать болгар и рассеять их возможные сомнения, Сталин охарактеризовал позицию Белграда как троцкизм и оппортунизм, попутно «разоблачил» сотрудника МИД Югославии «английского шпиона» В. Велебита и отметил трудное положение расположенного к СССР министра иностранных дел С. Симича. Информировал он также и об отзыве из страны советских советников [196] .
195
Централен държавен архив на Република България (далее – ЦДА). Ф.147. Оп.2. А. е.1083. Л.1–3; Баев Й. Военно-политическите конфликти след Втората световна война и България. София, 1995. С. 113–115.
196
ЦДА. Ф. 147. Оп. 2. А. е. 1083. Л. 1–3.
Вернувшись из Москвы, Димитров довел столь важные новости до своего ближайшего окружения. 25 марта 1948 г. он отметил в своем дневнике: «Ознакомил Вылко [Червенкова], Югова, Чанкова с документом о заседании югосл[авского] ЦК (троцкистские и антисоветские заявления)» [197] . А после получения болгарами письма ЦК ВКП(б) от 27 марта, адресованного югославскому руководству, Димитров, подчеркнув в разговоре со своим секретарем Неделчо Ганчовским самомнение югославов, зазнайство и головокружение от успехов, заметил: «Критика правильная. Они должны исправиться» [198] . Казалось бы, оценки даны, точки над «i» расставлены… Однако сказать с полной определенностью, каким на самом деле было в тот момент отношение болгарского лидера к столь неожиданно возникшему югославскому «вопросу», трудно. Некоторые факты указывают скорее на то, что он был в числе тех руководителей стран «социалистического лагеря» (Владислав Гомулка, Георге Георгиу-Деж, Клемент Готвальд), которые скептически отнеслись к обвинениям Москвы в адрес югославов, не склонны были принимать их за чистую монету и уж во всяком случае не спешили выражать свое отношение. Хотя Политбюро ЦК БРП(к) солидаризировалось с советской позицией, приняв 6 апреля 1948 г. соответствующее решение, болгарские руководители не сразу сообщили об этом советским «друзьям». Известно, что резолюция Политбюро ЦК БРП(к) с осуждением югославов была направлена в Москву только 18 апреля, после того как это сделало руководство венгерской компартии [199] . При этом из записи в дневнике Димитрова следует, что работа над текстом продолжалась до последнего: в день отправки письма на вечернем заседании Политбюро его члены всё еще «редактировали… решение по письму ЦК ВКП(б)» югославскому руководству [200] . Раньше, накануне визита Димитрова в Прагу для подписания болгаро-чехословацкого договора о дружбе и взаимной помощи, он выразил желание встретиться в Белграде с кем-либо из югославских первых лиц при возвращении из чехословацкой столицы. По всей вероятности, болгарский руководитель, условливаясь о встрече, хотел получить информацию из первых рук, выслушать объяснения югославов. Но планы изменились, и встреча состоялась уже на пути в Прагу, 18 апреля, на белградском вокзале и была по-деловому короткой: М. Джилас вспоминал, что разговор длился всего 15 минут, а сопровождавший Димитрова посол Чехословакии в Софии Ф. Кубка в своем дневнике указал, что встреча продолжалась полчаса [201] . Сам Димитров в дневнике 18 апреля кратко отметил: «Джилас и Симич посет[или] нас в поезде» [202] . Предельная лаконичность и по сути безликость этой записи наводят на определенные размышления. Скорее всего, они свидетельствуют об осторожности Димитрова и нежелании в этом случае, в отличие от многих других, довериться своему дневнику. Ведь по свидетельству Джиласа, многократно приводимому в работах историков, болгарский руководитель в разговоре с глазу на глаз якобы выразил югославам поддержку, пожелал им «держаться», «быть твердыми» [203] . Кстати, позднее эта история получила продолжение, о чем будет сказано ниже.
197
Георги Димитров. Дневник. 9 март 1933 г. – 6 февруари 1949 г. София, 1997. С. 608.
198
Цит. по: Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито // Везни. Год. XXIV. Бр. 2/2014. С. 104.
199
Гибианский Л. Я. От первого ко второму совещанию Коминформа // Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949. Документы и материалы. М., 1998. С. 369.
200
Георги Димитров. Дневник. С. 611.
201
Kubka F. Bulharsk'y denik. Zapisk'i spisovatele a diplomata. Praha, 1949. S. 299. Ссылаясь на дневник Кубки, болгарский историк Й. Баев, вероятно, допустив ошибку при переводе, указал, что беседа длилась два часа (Баев Й. Военно-политическите конфликти след Втората световна война и България. София, 1995. С. 116).
202
Георги Димитров. Дневник. С. 611.
203
Dilas M. Vlast i pobuna. Beograd, 1991. S. 155; Исусов М. Сталин и България. София, 1991. С. 73; Фосколо М. Георги Димитров. Една критическа биография. София, 2013. С. 302, и др. В отличие от абсолютного большинства авторов, с доверием воспринимающих информацию Джиласа, болгарский исследователь М. Аначков считает ее сомнительной. «Исключено, – пишет этот автор, – чтобы он (Димитров. – Т. В.) позволил себе заявить перед кем бы то ни было о своей, отличной от советского лидера, позиции по столь щекотливому вопросу» (Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 105).
Тогда же Димитров попросил Джиласа устроить ему личную встречу с Тито на обратном пути из Праги. Как сообщил 21 апреля 1948 г. помощник министра иностранных дел Югославии А. Беблер послу А. И. Лаврентьеву, Димитров планировал остановиться в Белграде на один-два дня для обсуждения вопроса о болгаро-югославской федерации [204] . Понятно, однако, что главной темой бесед неминуемо оказалась бы возникшая напряженность в отношениях Москвы и Белграда.27 апреля в разговоре с Лаврентьевым болгарский посол в Белграде Пело Пеловский сетовал, что «по неизвестной ему причине» (здесь и далее курсив мой. – Т. В.) Димитров «изменил свое первоначальное решение», в связи с чем МИД Югославии выражал недовольство [205] . Источниками, однако, не подтверждается инициирующая роль Димитрова при отмене встречи. Да и позиция югославского внешнеполитического ведомства в передаче Пеловского выглядит странно. Сомнительно, чтобы МИД не знал об отправленной 25 апреля Тито телеграмме в Прагу, где всё еще находился Димитров. Сообщая о получении югославами болгарской резолюции, адресованной ЦК ВКП(б), Тито был категоричен: «Содержание этой резолюции настолько вредно не только для нашей партии, но и для нашей страны, что я считаю невозможными какие-либо переговоры в Белграде» [206] .
204
Восточная Европа в документах российских архивов. 1944–1953 гг.: В 2 т. / Отв. ред. Г. П. Мурашко. Т. I: 1944–1948 гг. М., 1997. Док. № 278. С. 864.
205
Там же. Док. № 280. С. 867.
206
Цит. по: Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 105; ЦДА. Ф. 146 Б. Оп. 4. А. е. 645. Л. 37.
Политбюро ЦК БРП(к), однако, не оставило надежды «образумить» югославов и решением от 6 мая 1948 г. поручило Димитрову обратиться к Тито с личным письмом, указать на «опасный путь, по которому пошло руководство КПЮ» [207] . Но быстро менявшаяся обстановка помешала выполнению этого «поручения».
Очевидно, что время осторожного выжидания и, может быть, известных колебаний Димитрова истекло. 10 мая 1948 г., излагая в письме В. М. Молотову свою позицию в связи с обращением ЦК ВКП(б) к КПЮ от 4 мая, он уже выразил восхищение «прекрасным сталинским документом», призванным помочь югославским коммунистам «выйти из состояния безысходности, в которое их вовлекли самолюбивые, болезненно амбициозные и легкомысленные руководители». Одобрив предложение советской стороны обсудить положение в КПЮ на ближайшем заседании Информбюро, Димитров признал «исключительную» пользу этой акции и для других компартий, в том числе для БРП(к). А предположив возможную негативную реакцию югославских руководителей («уклонятся от участия в заседании или затянут его созыв»), болгарский руководитель, со своей стороны, предложил ознакомить актив КПЮ с содержанием советского письма, а может быть, и «раскритиковать позицию КПЮ в печати» [208] . Но за внешне вполне определенной позицией Димитрова скрывалась, по свидетельству Ганчовского, «большая личная драма», которую он переживал в тот момент и которая «отразилась на нем очень плохо» [209] . Некоторые исследователи считают, что Димитров, вероятно, испытывая сомнения в правильности своих действий, пытался хоть как-то выразить моральную поддержку Тито. И находят тому зримые подтверждения. Например, под таким углом зрения рассматривают нарушение Димитровым установленного дипломатического протокола во время подписания Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи в Праге: положенному строгому черному болгарский руководитель предпочел белый костюм (любимый цвет Тито) [210] . Или поздравительную телеграмму с «братским приветом и наилучшими пожеланиями» и подарок, переданный югославскому лидеру 25 мая по случаю его дня рождения. Кстати, Димитров оказался единственным из руководителей стран «социалистического лагеря», кто осмелился на такой шаг.
207
ЦДА. Ф. 1 Б. Оп. 6. А. е. 482. Л. 1.
208
Георги Димитров. Дневник. С. 613.
209
Аначков М. Георги Димитров между Сталин и Тито. С. 104.
210
Фосколо М. Георги Димитров. С. 303.
Летом 1948 г. Болгария, как и другие страны «социалистического лагеря», включилась в кампанию «коминформизации» конфликта. В июне на втором, бухарестском, совещании «международного центра координации» представители БРП(к) внесли свою лепту в этот процесс. Отмечая выступление болгарского делегата Трайчо Костова, А. А. Жданов сообщал в Москву Сталину, что его доклад представляет «особый интерес», ввиду чего полный текст будет направлен в Москву самолетом [211] . Доклад Костова, опиравшийся на установки Информбюро, сформулированные на первом совещании 1947 г., содержал признание таких серьезных ошибок при проведении в жизнь «в целом правильного политического курса БРП(к)», как недооценка неизбежности обострения классовой борьбы, иллюзии по поводу возможности смягчения этой борьбы в условиях Болгарии, неясности в определении перспектив продвижения к социализму, ставка на «патриотически настроенных промышленников и торговцев», якобы способных сочетать собственные интересы с интересами рабочего класса и государства, и пр. Костов критиковал идею гармоничного сосуществования государственного, кооперативного и частного секторов в экономике, а также былые заявления болгарского руководства об отсутствии в стране антагонистических противоречий между рабочими и крестьянами. Новые установки фактически ревизовали идею народной демократии как отличной от советской формы перехода к социализму, отражали ориентацию на сталинскую позицию в отношении характера и темпов развития революционного процесса в странах «социалистического лагеря», но вместе с тем противоречили подходам Г. Димитрова – искреннего протагониста тактики национального фронта и особых, специфических, путей отдельных стран к новому общественному строю. По определению крупного болгарского исследователя акад. Мито Исусова, Костов «повернулся спиной» к тому новому, что сформулировал Димитров в вопросе революционной трансформации буржуазного общества [212] . (Добавим – и к тем, несомненно, творческим установкам, в разработке которых непосредственное участие принимал сам Костов: ему, в частности, принадлежало основное авторство концепции новой экономической политики партии, сочетавшей интересы различных классов и слоев болгарского общества и утвержденной ЦК партии осенью 1945 г.). Но было и еще одно важное обстоятельство, имевшее для Москвы с учетом главной задачи совещания, куда большее значение. Как можно было понять из шифртелеграммы Жданова, «особый интерес» придавали докладу Костова якобы вскрытые им «действительные попытки югославов прибрать Болгарию к рукам» [213] . По всей вероятности, имелось в виду не только детальное изложение болгарским представителем весьма болезненного для обеих сторон македонского вопроса [214] , но и прозвучавшее утверждение, что югославы через федерацию при неравноправном участии Болгарии стремились превратить свою страну в «гегемона на Балканах против СССР» [215] . В Москве доклад Костова вызвал положительный отклик.
211
РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 108. Л. 20; Совещания Коминформа. С. 493.
212
Исусов М. Сталин и България. С. 154–155.
213
РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 108. Л. 14, 20.
214
Полный текст доклада см.: РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 4. Д. 58. Л. 154–182. Тщательный анализ доклада предпринят: Ангелов В. Хроника на едно национално предателство. Опитите за насилствено денационализиране на Пиринска Македония (1944–1949 г.). Благоевград, 1999. С. 263–265.
215
Совещания Коминформа. С. 430.