Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Коллектив авторов

Влияние конфликта на дипломатические и экономические отношения СССР с ФНРЮ во второй половине 1948 г

Отношения между Югославией и странами «народной демократии» после принятия резолюции Информбюро стали постепенно ухудшаться. Идеологические факторы имели здесь определяющее значение: инструкции из Москвы, ставящие в качестве главной задачи момента борьбу всех компартий с ревизионизмом группы Тито на основе принятых в Бухаресте решений начали оказывать влияние и на характер межгосударственных связей. Почти все восточноевропейские страны должны были следовать в фарватере советской политики, которая во второй половине 1948 г., несмотря на межпартийный конфликт с КПЮ, еще сохраняла инерцию, предусматривающую выполнение прежних договоренностей и обязательств, как двусторонних, так и многосторонних, в том числе и связанных с проблемами послевоенного мирного урегулирования. Накануне открытия Дунайской конференции (Белград, 30 июля – 18 августа), А. Я. Вышинский, возглавлявший советскую делегацию, в беседе с югославским министром иностранных дел С. Сими-чем подчеркнул: необходимо, чтобы на конференции, «несмотря на все наши ссоры, в которых каждый остается при своих взглядах», мы сохранили бы общую позицию, достигнутую в Москве на предварительном совещании по дунайской проблеме, проходившем в июне 1948 г. Он также говорил о возможных встречах делегаций стран «народной демократии» для уточнения единой позиции в ходе конференции. В то же самое время Вышинский неожиданно заговорил о неких слухах, согласно которым югославы концентрируют свои войска на болгарской границе. Молотов, который сообщил Вышинскому об этом, хотел предупредить югославов, что «это не имеет никакого смысла и лишь осложняет ситуацию». Симич объяснил, что у Югославии нет никаких опасений относительно военного нападения со стороны Болгарии, но болгарская сторона закрыла все контрольно-пропускные пункты, кроме находящегося в районе Цариброда. В этой связи югославская сторона вынуждена была вывести из указанных мест свои таможенные службы, что и вызвало подозрение болгар. Вышинский предложил свои посреднические услуги дипломата, если таковые потребуются [113] .

113

Jугословенско-совjетски односи. С. 413–414.

В начале января 1949 г. в советско-югославских отношениях вновь возникла «дунайская» проблема. Ссылаясь на подписанную 18 августа в Белграде Конвенцию о режиме судоходства по Дунаю, Москва просила разрешить советским военным судам свободный проход по Дунаю для обслуживания оккупационных войск СССР в Австрии. Разрешение должно было действовать вплоть до их вывода из страны. Белград в ответной ноте дал согласие на то, чтобы «корабли Дунайской военной флотилии СССР, базирующиеся на Вену, пользовались свободным проходом через ту часть Дуная, которая протекает по государственной территории ФНРЮ» [114] .

114

Советско-югославские отношения. С. 390–391.

Еще некоторое время подобная амбивалентность была характерна для политики Москвы по отношению к Югославии, как, впрочем, и для югославской политики. Но если для советской стороны это был скорее инструментальный подход, обусловленный необходимостью решать конкретные задачи своей внешней политики за пределами идеологических разногласий, то для югославов это чаще были попытки продемонстрировать готовность взаимодействовать и консультироваться с Кремлем, действуя в рамках всё еще сохранявшегося, в чем они были уверены, иерархического принципа отношений в оппозиции «старший–младший». Структуру формирующегося советского блока Москва пыталась жестко формализовать путем введения внутренних правил, регламентов, процедур, которые должны были позволить осуществлять контроль над происходящими процессами. Поэтому для Сталина важным было привлечение всего сообщества для наказания одного отступника, что, с одной стороны, придавало этому наказанию дополнительный «вес», усиливало его, а с другой – способствовало выявлению в этом сообществе колеблющихся, сомневающихся в правильности и целесообразности выносимого отступнику приговора. Это лицо или группа лиц сами вскоре становились объектами преследования. Порицание, а затем и наказание отступника вплоть до его физического уничтожения должно было сплотить подконтрольные коллективы, в данном случае руководство компартий, служить в определенном смысле дополнительной клятвой верности лидеру.

В конце августа уже югославы благодарили советскую сторону за поддержку их позиции в Совете Безопасности (СБ) ООН по вопросу о Триесте и просили сделать это еще раз уже на предстоящем заседании Генеральной Ассамблеи (ГА), поддержав постановку вопроса по кандидатуре губернатора Свободной территории Триест. А. И. Лаврентьев, который вел беседу на эту тему с С. Симичем, согласился удовлетворить просьбу югославов, но в свою очередь просил поддержать некоторые советские инициативы в ООН и получил положительный ответ. Необходимые вопросы, таким образом, были согласованы, но, как отметил югославский министр, беседа прерывалась тягостными паузами и завершилась язвительным замечанием советского посла в адрес министра, что, несомненно, свидетельствовало о нарастающем напряжении в двусторонних отношениях [115] . Осенью 1948 г. на заседании ГА ООН, как отмечал руководитель югославской делегации Э. Кардель в телеграмме Тито, ему не удалось получить аудиенцию у Вышинского, и он решил больше не просить о встрече с ним. Югославская делегация, несмотря на корректные, но прохладные, как сообщал Кардель, отношения с советской и другими делегациями «с востока», которые к тому же избегали контактов с югославами и ни о чем их не информировали, поддержала Москву по ряду пунктов повестки дня, проголосовала за кандидатуры «поляков и чехов» (очевидно, как непостоянных членов в СБ. – А. А.). Кардель сообщал, что они решили больше не искать контактов с «восточными» делегациями и не обращаться к ним за информацией, а лишь поддерживать нормальные отношения в зале заседаний. С другой стороны, югославы намеревались избегать ситуаций, когда «западные» делегации будут выдвигать их кандидатуры в комиссии ООН, чтобы избежать подозрения «русских» в связях с Западом [116] . 1 октября Кардель продолжал информировать Тито об отношениях с советской и западными делегациями в стенах ООН, сообщая о полном отсутствии какого-либо взаимодействия с «русскими», несмотря на имевшуюся предварительную договоренность. Говоря о Вышинском, Кардель отмечал, что он с ним даже еще не здоровался. Характеризуя общую обстановку в ООН, он указывал, что ни по одному вопросу «западные» и «русские» не могут договориться, дела заходят в тупик. «Берлин (блокада города. – А. А.) еще более обострил ситуацию», – отмечал югославский министр иностранных дел [117] . Спустя день Кардель сообщил Тито об «инциденте», который произошел между югославской и польской делегациями. Датская делегация предложила на пост заместителя руководителя одной из комиссий югослава Л. Матеса. Секретарем этой комиссии его кандидатура была согласована с А. Е. Богомоловым и Д. С. Мануильским, которые поддержали ее. Однако их согласие было, скорее всего, частью «восточного» сценария. После того как датский делегат выступил с кандидатурой Л. Матеса, польский делегат предложил на этот пост делегата из Белоруссии. Матес сразу же снял свою кандидатуру, заявив, что шаг польского делегата ему непонятен. Белорус после этого был избран единогласно. Как указывал Кардель, это еще раз подчеркнуло, в какой глупой ситуации оказались «советская и другие восточные делегации», в то время «как за нами осталось моральное превосходство». Кардель попытался объяснить действия Матеса, согласованные с делегацией, как победу югославов, которые не дали «западным» использовать их против «восточных», в то же время показав «восточным», что югославы не идут и заодно с «империалистами». Вторая задача, которая была решена в ходе этого «инцидента», заключалась в том, что и «русским» они дали понять, что югославы – не игрушка в их руках. Политический эффект, по мнению Карделя, был в пользу югославов, в то время «как остальные восточноевропейские делегации оказались в неприятном положении» [118] .

115

Jугословенско-совjетски односи. С. 423–425.

116

AJ. F. 507. CK SKJ. IID/97–98.

117

Ibid. II D/100.

118

Ibid. IID/101.

Двойственность как советской, так и югославской политики продолжала проявляться и в дальнейшем. Москва не отказывалась от поддержки внешнеполитических требований своего бывшего союзника в процессе послевоенного мирного урегулирования, но делала это теперь с определенными оговорками, а иногда и просто предоставляя югославам право самим решать свои проблемы с западными партнерами. Характерным в этом смысле стал эпизод с обращением югославской стороны к Москве в связи с предстоящими 7 февраля в Лондоне 4-сторонними переговорами по договору с Австрией. 8 января 1949 г. югославский посол в Москве К. Мразович задал А. Я. Вышинскому во время встречи с ним ряд вопросов по этой проблеме. Он сообщил, что югославское правительство хотело бы узнать мнение советского правительства относительно того, стоит ли Югославии добиваться приглашения на предстоящее совещание, а также следует ли ей настаивать на присоединении к ФНРЮ всей Каринтии или требовать присоединения только района гидростанций на реке Драве и предоставления в этом случае Каринтии автономии. Вышинский ответил, что эти вопросы относятся целиком к компетенции югославского правительства. 10 января Сталин дал по вопросу о договоре с Австрией указание Молотову, который должен был через Вышинского сообщить югославскому послу, что советская сторона не может дать никаких советов югославскому правительству, которое «может поступать так, как оно считает нужным» [119] . Спустя неделю Молотов в записке Сталину отмечал, что «югославские территориальные и репарационные претензии к Австрии остаются предметом серьезных разногласий». Югославия настаивала на присоединении к ней территории Словенской Каринтии площадью в 1920 кв. км с населением до 150 тыс. чел., а также на получении от Австрии репараций в размере 150 млн долларов. Западные участники переговоров заявляли о необходимости восстановления Австрии в границах 1938 г. В этой же записке Молотов сообщал, что советской стороне стало известно о состоявшихся еще в июне 1947 г. двусторонних переговорах югославов с англичанами по вопросу о Каринтии, которые, как подчеркивал Молотов, велись без консультации с советским правительством. В ходе этих переговоров, говорилось в записке, югославское правительство выразило готовность ограничить свои претензии присоединением к Югославии небольшого пограничного района площадью 210 кв. км с населением около 9 тыс. чел. Югославы информировали об этом и французов. Вероятно, с учетом этих обстоятельств советской делегации на предстоящих переговорах в Лондоне при обсуждении вопроса югославских претензий давались следующие указания: претензии югославов поддержать в соответствии с занятой ранее Москвой позицией и поступить так же в случае выдвижения иных предложений, учитывающих интересы Югославии, однако самой никаких инициатив не проявлять. При условии выдвижения югославами нового предложения о присоединении к Югославии меньшей территории, чем это указывалось в меморандуме от 27 апреля 1948 г., советская делегация должна их поддержать [120] . Позднее Югославия не получила искомого и в редуцированном варианте, что вызвало новые протесты в адрес Москвы.

119

Советско-югославские отношения. С. 391–392.

120

Советско-югославские отношения. С. 392–394.

Экономическая составляющая двусторонних отношений к концу 1948 г. также подверглась значительной эрозии. Беспокойство югославского руководства по поводу затягивания Москвой начала торговых переговоров, которое оно демонстрировало весной 1948 г., получило разрешение осенью, но со знаком минус. В конце сентября А. И. Микоян направил Э. Карделю телеграмму, в которой была выражена готовность начать в октябре в Москве переговоры на эту тему [121] . В «Известиях» 31 декабря сообщалось об окончании этих переговоров и подписании протокола о взаимных поставках товаров на 1949 г. Здесь же давалось важное разъяснение, что «ввиду недружественной политики югославского правительства в отношении Советского Союза, которая сделала невозможным сохранение широкого экономического сотрудничества между СССР и Югославией, протокол предусматривает в 1949 году сокращение товарооборота между СССР и Югославией в восемь раз по сравнению с 1948 годом» [122] . Таким образом, конец года показал, что экономические отношения двух стран подверглись серьезному воздействию конфликта. Еще весной Москва сознательно затягивала эти переговоры, и для югославов это был ясный знак того, что необходима коррекция собственных народно-хозяйственных планов. Кроме того, эта ситуация теперь давала им полное право начать поиск новых внешнеторговых партнеров, что раньше предполагало получение разрешения из Москвы. Не случайно еще до завершения этих унизительных для югославской стороны переговоров советские дипломаты задавали югославам в частных беседах вопросы относительно перспектив их экономических отношений с Западом и текущих контактов в этой сфере. Посол Лаврентьев интересовался у заместителя министра иностранных дел Поповича в ходе беседы с ним 13 октября, договорились ли югославы с англичанами относительно создания совместного торгового общества с капиталом в 100 тыс. фунтов стерлингов. Проявил он также интерес к визиту американского бизнесмена Г. Джонстона, спросив у Поповича, не заключила ли Югославия соглашения с американцами. Югославский дипломат ответил, что поскольку американец представлял крупную кинокомпанию, то с ним был подписан договор о покупке определенного количества американских фильмов [123] . Москва уже на следующий год приступила к активному обыгрыванию темы экономического взаимодействия Югославии с «империалистами» в пропагандистских целях, а также для дальнейшего ограничения торговли с ней, что в приказном порядке рекомендовалось делать и сателлитам.

121

Там же. С. 429.

122

Там же. С. 389.

123

Jугословенско-совjетски односи. С. 434–435. О вынужденной коррекции народно-хозяйственных планов Югославии после начала конфликта с СССР см.:Obradovi'c M. “Narodna demokratija” u Jugoslaviji 1945–1952. Beograd, 1995. S. 178–183.

В начале 1949 г., после ряда совещаний, проведенных СССР со странами «народной демократии», был создан Совет экономической взаимопомощи (СЭВ). Югославию в эту организацию не пригласили. В отправленной 1 февраля в Москву ноте правительства ФНРЮ говорилось, что югославское правительство с удивлением констатирует, что Югославия не была приглашена участвовать в учредительной конференции. В документе подчеркивалось, что югославское правительство рассматривает это как акт дискриминации по отношению к Югославии, который находится в полном противоречии с существующими договорами, как экономическими, так и другими, заключенными между Югославией и СССР, Польшей, Венгрией, Болгарией, Румынией и Чехословакией [124] . В ответной советской ноте указывалось, что утверждения югославского правительства о дискриминации являются «необоснованными», поскольку «само югославское правительство, заняв враждебную позицию в отношении СССР и стран народной демократии, исключило возможность участия Югославии в Московском совещании». Указывалось и на необоснованность югославских ссылок на нарушение этим решением Москвы существующего двустороннего договора, поскольку, как отмечалось, «враждебная позиция югославского правительства в отношении СССР находится в полном противоречии» с этим договором и теми обязательствами, которые Югославия взяла на себя по нему. Далее, в соответствии с уже принятым в Кремле в отношениях с Югославией развязным тоном, говорилось, что «при таком положении у Югославии нет оснований выражать удивление по поводу неприглашения» и «нет оснований говорить о какой-либо дискриминации» [125] . В конце апреля 1949 г. состоялась первая сессия СЭВ, на которой обсуждался вопрос отношений с Югославией. Был разработан и принят к исполнению целый пакет санкций, принятие которых обосновывалось враждебной политикой, проводимой правительством этой страны в отношении СССР и стран «народной демократии». Всем странам рекомендовалось в кратчайшие сроки пересмотреть имеющиеся у них с Югославией экономические соглашения с целью прекращения предоставления кредитов, ограничения торговли закупками лишь стратегических товаров, серьезного сокращения поставок в Югославию капитального промышленного оборудования, товаров, имеющих военное значение, и вооружения. Странам – участницам СЭВ предлагалось прекратить оказание Югославии какой-либо экономической помощи. На следующем заседании Совета предстояло заслушать сообщения участников о выполнении данного решения [126] .

124

Советско-югославские отношения. С. 394–395.

125

Советско-югославские отношения. С. 396.

126

Там же. С.404.

Вторая половина 1948 г. характеризовалась, как уже отмечалось, нарастанием негативных тенденций в двусторонних отношениях, в том числе в гуманитарной сфере. Стороны всё чаще обвиняли друг друга в нарушении прав своих граждан на территории их стран. 26 октября советское посольство направило ноту в МИД ФНРЮ с запросом относительно причин многочисленных арестов среди советских граждан, проживающих в Югославии. Назывались имена семи человек, в отношении которых посольство требовало немедленного предоставления информации и возможности встречи с ними. Югославы сообщали ранее, что некоторые из них были арестованы за «ведение контрреволюционной пропаганды», но, как подчеркивалось в ноте, югославская сторона не сообщала каких-либо конкретных фактов [127] . В Югославии к этому времени постепенно разворачивалась кампания борьбы с теми, кто поддержал резолюцию Информбюро. На следующий год она примет широкие размеры, в нее будут вовлечены не только члены КПЮ, но и рядовые граждане, к которым применялись различные меры воздействия вплоть до ареста, как правило на незначительные сроки. Обвинение в контрреволюционной пропаганде касалось распространения забрасываемой в Югославию из сопредельных стран информбюровской литературы, листовок и пр. К этой группе относилось и распространение различных слухов и антиюгославской информации, полученной из радиопередач. Для реализации задач советской политики в ФНРЮ советское посольство в Белграде после появления резолюции пыталось использовать так называемых советских граждан, на самом деле русских эмигрантов, но по факту граждан Югославии, некоторых уже во втором поколении. Многие из них оказывались в сложном положении, в ряде случаев соглашались сотрудничать с Москвой и в результате подвергались репрессиям. Сложности возникали и у югославов, находящихся в СССР, как об этом сообщал в МИД Югославии уже упоминавшийся С. Фейич, но пока не очень значительные по характеру: не удавалось сразу урегулировать права югославских граждан в советской оккупационной зоне Германии, кому-то вовремя не давали въездную визу в СССР, кто-то, как некто Н. Георгиевский, югославский гражданин, оказавшись без документов, наоборот, не мог выехать из России [128] . В отдельных случаях, например при общении дипломатов двух стран, возникали ситуации, когда югославы вновь пытались вести примирительный диалог. 10 декабря 1948 г. приглашенные на ужин в советское посольство в Белграде начальник протокольного отдела МИД С. Смодляка и посол в СССР К. Мразович, защищая позиции югославского руководства, подчеркивали, что спустя полгода после принятия резолюции можно видеть, что Югославия не отдалилась от СССР и «общего антиимпериалистического фронта и приблизилась к империализму». Посол Лаврентьев, оказавшись в затруднительном положении, ответил, что он не готов вступать в дискуссию по этому вопросу. Смодляка попытался напомнить послу, что советский народ не имеет более верного союзника и друга, чем югославский, и если опять у кого-либо возникнет искушение это испытать, то югославы это вновь докажут. Вероятно, под влиянием неформальной обстановки (югославский дипломат писал, что всеми было выпито немало спиртного) Лаврентьев в присутствии советника посольства Г. П. Шнюкова признал, что югославы – самые искренние союзники советского народа. Смодляка, услыхав эти слова, продолжил тему вопросом – разве не стоит изменить политику в отношении «своего самого верного союзника»? и добавил, что товарищ Тито и ЦК КПЮ «научили любить советских людей и Советский Союз, и ничто на свете не в состоянии разделить ФНРЮ и СССР». Вслед за ним в дальнейшем разговоре, слегка перефразировав, то же самое повторил его коллега Мразович, которому предстояло вскоре выехать в СССР. Лаврентьев, видимо спохватившись, выразил некоторое сомнение в правоте утверждения югославов, заметив, что сейчас он не видит «много любви к советскому народу», и подчеркнул, «что нельзя жить одним прошлым» [129] .

127

Там же. С. 382–383.

128

Там же. С. 384–385.

129

KMJ. 1-3-b/659. L. 59–61.

Конфликт, возникнув в начале 1948 г. с отзыва советских специалистов из Югославии и последующей переписки между советским и югославским руководством, к концу года приобрел необратимый характер. Условие, поставленное Тито, – признать все предъявленные ему обвинения и приехать с покаянием в Москву – было отвергнуто югославами. Тито, зная, как опасно играть с Кремлем на его условиях, приглашал советскую сторону в страну для того, чтобы на месте разрешить возникшие разногласия. Но Сталин решил идти дальше в расчете «сломать» Тито и ликвидировать вирус инакомыслия в советском блоке.

1949 год. Усиление противостояния, процессы «титоистов», третья резолюция Информбюро и изгнание Югославии из советской империи

Начало года обозначило дальнейшее нарастание противостояния Югославии с СССР и странами «народной демократии», причем теперь в ряде случаев Белград оказывался инициатором. В марте по инициативе югославской стороны после обмена нотами было решено прекратить деятельность ранее созданных совместных акционерных обществ – «ЮСПАД», занимавшегося делами пароходного сообщения по Дунаю, и «ЮСТА» – акционерного общества гражданской авиации. Югославская сторона пришла к выводу о несоответствии их деятельности экономическим интересам страны. Москва, опираясь на имевшуюся в ее распоряжении позитивную экономическую статистику, возлагала всю ответственность за это решение на югославов. В советской ноте от 25 марта 1949 г. указывалось, что предложение югославского правительства о ликвидации этих обществ не только не вытекает из хозяйственных задач Югославии и СССР, «но и преследует цель дальнейшего ухудшения советско-югославских отношений» [130] . Протокол о ликвидации этих обществ был подписан 31 августа 1949 г.

130

Советско-югославские отношения. С. 398–401.