Москва и Восточная Европа. Советско-югославский конфликт и страны советского блока. 1948–1953 гг.

Коллектив авторов

Совещание приняло резолюцию по докладу Жданова, констатировавшую, что «в руководстве КПЮ за последние 5–6 месяцев открыто возобладали националистические элементы», и оно стало на путь национализма. Подчеркивалось, что югославские руководители, «переоценивая внутренние национальные силы и возможности Югославии», думают о сохранении ее независимости и построении социализма «без поддержки коммунистических партий других стран, без поддержки стран народной демократии, без поддержки СССР». Рисовалась мрачная перспектива взаимоотношений Югославии с капиталистическими странами, причем задолго до того, как начались, на первых порах во многом вынужденные ее реальные контакты с Западом. Авторы резолюции, опираясь на какие-то только им известные факты и информацию, утверждали, что югославские руководители, «плохо разбираясь в международной обстановке и запуганные шантажистскими угрозами империалистов, полагают, что путем ряда уступок империалистическим государствам» они могут приобрести их расположение, «договориться с ними о независимости Югославии и постепенно привить югославским народам ориентацию на эти государства, то есть ориентацию на капитализм». В документе констатировалось, что причины подобных надежд югославского руководства заключались в следовании «известному буржуазно-капиталистическому тезису», в силу которого «капиталистические государства представляют меньшую опасность для независимости Югославии, чем СССР» [73] . Завершалась резолюция словами, в которых выражалась надежда на то, что «в недрах компартии Югославии имеется достаточно здоровых элементов», которые должны «заставить своих нынешних руководителей открыто и честно признать свои ошибки и исправить их, порвать с национализмом, вернуться к интернационализму и всемерно укреплять единый социалистический фронт против империализма». В противном случае задача «здоровых сил» будет состоять в том, чтобы сменить нынешних руководителей и «выдвинуть новое, интернационалистическое руководство КПЮ» [74] .

73

Совещания Коминформа. С. 460.

74

Там же. С. 461.

На следующий день после появления резолюции Информбюро состоялся пленум ЦК КПЮ, на котором был сформулирован развернутый югославский ответ на этот документ. Все обвинения были названы несправедливыми и отвергнуты как самая большая историческая ложь, направленная против героического югославского народа и партии. Пленум, отвечая на кремлевские призывы к «здоровым силам партии» сменить руководство, призывал членов КПЮ сплотиться в борьбе за проведение партийной линии и «еще большее укрепление единства партии, а рабочий класс и остальных трудящихся, объединенных в Народном фронте, еще настойчивее продолжать работу по строительству социалистической родины» [75] .

75

Jугословенско-совjетски односи. С. 380.

Проблема отношений с ВКП(б) и компартиями, входившими в Информбюро, стала одной из главных на съезде КПЮ, решение о проведении которого было принято 20 мая 1948 г. Созыв партийного форума сам по себе явился ответом на обвинения Москвы в нарушении югославами норм партийной жизни: предыдущий съезд прошел в ноябре 1928 г. Состоявшийся в конце июля 1948 г. 5-й съезд КПЮ одобрил решения пленума КПЮ от 29 июня, которые были сформулированы в ответ на резолюцию Информбюро. Выступивший на съезде с докладом Тито отверг все обвинения, назвав их чудовищными, но заверил делегатов съезда, что ЦК КПЮ несмотря ни на что полон решимости восстановить хорошие отношения с ВКП(б). На съезде вновь прозвучало приглашение к советскому партийному руководству приехать в Югославию и «на месте убедиться в неточности своих обвинений» [76] .

76

V конгрес КПJ. 21–28 jула 1948: Стенографске белешке. Београд, 1949. С. 148–159.

Согласно принятому на совещании Информбюро решению, из Белграда в Бухарест в конце июня – начале июля 1948 г. была перенесена штаб-квартира этого органа, а также редакция газеты «За прочный мир, за народную демократию!». Кремль постепенно переходил к изоляции КПЮ и теперь, уже после интернационализации конфликта – к публичной критике его руководства. Компартиям стран «народной демократии» предписывалось «нести в массы» решения совещания в Бухаресте, добиваться осуждения югославских «оппортунистов» и «изменников». В июле, после опубликования резолюции началась кампания вовлечения в межпартийный конфликт широких партийных масс компартий всех стран-участниц Информбюро. На многочисленных собраниях проходило обсуждение материалов прошедшего совещания. Наиболее драматическая ситуация сложилась в Югославии, где после июльского съезда КПЮ все партийные структуры – от актива до рядовых членов – должны были высказаться в поддержку «генеральной линии» партии. Этот болезненный процесс, проходивший при активном участии спецслужб, возглавляемых А. Ранковичем, выявил неоднозначный подход к конфликту. Несогласные, высказавшиеся в поддержку резолюции Информбюро, вскоре попали в категорию так называемых «информбюровцев». На первом этапе им выносили выговоры, подвергали партийным наказаниям, а уже через год наиболее упорствующих в убеждении, что югославской компартии необходимо остаться верной СССР, ВКП(б) и Сталину, стали отправлять в концентрационные лагеря, причем среди них были не только коммунисты, но и беспартийные граждане [77] . Вопрос о борьбе с инакомыслием в верхних эшелонах партии встал перед югославским руководством спустя всего неделю после принятия резолюции в Бухаресте. Тито и почти всё его ближайшее окружение – Э. Кардель, М. Джилас, А. Ранкович, М. Пьяде, С. Вукманович-Темпо, Б. Кидрич и др. – прибыли в Сараево на совместное заседание Политбюро ЦК КПЮ и Краевого комитета КПЮ Боснии и Герцеговины (БиГ). Ситуация в партийном руководстве республики сложилась непростая: часть его высказалась в поддержку решений Информбюро и осудила отказ центрального руководства КПЮ послать делегацию на совещание в Бухарест. Открывая заседание, Тито попытался кратко обрисовать некоторые, с его точки зрения важные причины возникшего конфликта, сообщив, что трения начались после принятия пятилетнего плана. Сталин обещал создать в Югославии военную промышленность, но вплоть до начала обмена письмами ничего не было сделано. Торговый договор в Москве не хотели подписывать, отложили эту процедуру на декабрь 1948 г.

77

Hrvatski Drzavni Archiv (HDA). Fond SDS / Sluzba drzavne sigurnosti. Informbiro. God / 1949–1954.

Один из боснийских лидеров Родолюб Чолакович признался, что спор между КПЮ и ВКП(б) не только привел его в замешательство, но и полностью деморализовал. Он так верил в непогрешимость позиции ВКП(б) в споре с КПЮ, что даже думал о самоубийстве. Теперь же благодарит Тито и Карделя и считает, что истоки его колебаний кроются в недостаточной марксистской подготовке, догматизме. Член ЦК Углеша Данилович подчеркнул, что несмотря на неверную оценку политики КПЮ со стороны ВКП(б) всё же следовало отправить делегацию в Бухарест. Его позицию разделяли Радован Папич и другие коммунисты. Хасан Бркич, председатель правительства БиГ, полагал, что некоторые положения, изложенные в письмах ЦК ВКП(б), следовало признать. Джилас коснулся недостатков в идеологической работе и отсутствия четкой позиции относительно политики на селе, но закончил свое выступление признанием того факта, что «у Югославии нет другого пути, кроме как с СССР». Кардель объяснил боснийским товарищам, что занятая ЦК КПЮ позиция отрицания всех обвинений была единственно верной и возможной. Отставка Тито завершилась бы распадом страны [78] .

78

AJ. F. 507. Sednica CK za BiH 7 jula 1948. III/35. S. L. 1–5.

Югославская дипломатия в странах «народной демократии» в ситуации противодействия коминформовским атакам

Появление резолюции быстро повлияло на характер двусторонних отношений в различных сферах. Известно, что в СССР в различных учебных заведениях, преимущественно военных, обучалось значительное число граждан СФРЮ. Югославские дипломаты сообщали из Москвы о попытках советских властей вовлечь их в конфликт уже в первые дни после совещания в Бухаресте. В сообщении, направленном 1 июля югославским посольством Э. Карделю, говорилось о том, что большинство югославов, реагируя спонтанно, занимали верную позицию, и лишь в редких случаях проявляли непонимание ситуации и колебания. В некоторых военных академиях руководителям общин рекомендовалось поддержать резолюцию Информбюро. Как отмечалось в телеграмме, уговаривая курсантов занять «правильную линию», они клеветали на маршала Тито. Были попытки уговорить некоторых слушателей отказаться от возвращения на родину. Автор этого сообщения, сотрудник посольства Пуниша предлагал написать общее письмо от имени всех находящихся в Москве югославов в поддержку позиции КПЮ для последующей передачи его в Белград [79] . Спустя неделю в еще одной телеграмме Карделю говорилось о попытках советских властей убедить югославских курсантов высказаться в поддержку резолюции. В академии Ворошилова [80] с этой целью их вызывали к руководству поодиночке и группами. В военно-политической академии [81] особенным нападкам, как указывалось, подвергались Э. Кардель, А. Ранкович и М. Пьяде. Сообщалось о том, что в танковой академии [82] шесть курсантов высказались в поддержку резолюции Информбюро [83] . Давление на учащихся и открытые попытки их индоктринации югославское правительство решило использовать как предлог для отзыва на родину всех находящихся и обучающихся в СССР югославских граждан. Нота с подробным перечислением фактов такого рода была направлена 6 июля посольством ФНРЮ в Москве в МИД СССР. В ней говорилось, что это решение вызвано тем, что вокруг югославских граждан сознательно и организованно создана атмосфера, в которой их дальнейшее пребывание в СССР невозможно [84] . 12 июля С. Фейич сообщил в Белград о том, что получен ответ на эту ноту, в котором выражается сожаление в связи с таким решением югославского правительства и делается предложение всем курсантам, желающим продолжить учебу, остаться в СССР [85] . 13 июля посольство (Перович) сообщило Карделю о том, что уже три дня как в Москве прекращена агитация среди югославских слушателей академий и им предложено остаться для продолжения учебы, однако все высказались за отъезд. Отмечалось, что так же ведут себя курсанты в Киеве и Ленинграде [86] . Югославские дипломаты, курирующие учащихся, вели себя активно и в первые дни после появления резолюции приняли меры для распространения среди своих подопечных информации из Югославии об отношении КПЮ к обвинениям Информбюро. Они тиражировали в посольстве поступающие из Белграда материалы – ответ ЦК КПЮ, письмо болгарским товарищам, материалы о Жуйовиче и Хебранге – и распространяли их среди студентов, курсантов и офицеров. Переводя их на русский, они предлагали ознакомиться с ними советским студентам, а также учащимся из «демократических стран», т. е. стран «народной демократии». «Империалистам» материалы было решено не посылать, а на вопросы о югославско-советских отношениях рекомендовать им слушать радиопередачи из Белграда. Посольство дополнительно с помощью учащихся собирало в Москве информацию об отношении к резолюции их однокурсников и знакомых. Так, в отправленном в Белград сообщении говорилось о том, что нередки случаи, когда советские, а особенно венгерские и чешские студенты, выслушивая контраргументы югославов, начинали сомневаться в правильности резолюции Информбюро [87] .

79

KMJ, I-3-b/660. L. 13.

80

Точное название в 1948 г. – Высшая военная академия им. К. Е. Ворошилова.

81

Военно-политическая академия им. В. И. Ленина.

82

Военная академия бронетанковых и механизированных войск Красной Армии им. И. В. Сталина.

83

KMJ. I-3-b/660. L. 17.

84

Советско-югославские отношения. С. 343–344; Jугословенско-совjетски одно-си. С. 392–394; Восточная Европа в документах российских архивов. Т. 1. С. 909–910.

85

KMJ. I-3-b/660. L. 18.

86

Ibid. L. 22.

87

Ibid. L. 24.

К тому времени в СССР обучались в военных академиях и училищах 1424 курсанта и офицера. После появления резолюции и распоряжения югославских властей об их возвращении на родину вернулось 1082 чел. [88]

Отношения между двумя странами в последующие месяцы продолжали ухудшаться. На международных конференциях, например на Дунайской, которая проходила в Белграде с 30 июля по 18 августа 1948 г., представители обеих стран соблюдали внешнюю корректность, однако вскоре югославские дипломаты начали отмечать нарастающие негативные изменения. Временно исполняющий обязанности посла ФНРЮ в СССР С. Фейич в отчете за период с 10 августа по 21 сентября сообщал о почти полном прекращении контактов с советскими людьми кроме служебных, о периодической слежке за ним и военным атташе. Причина, по его мнению, заключалась в установках, данных советским органам госбезопасности: не допускать распространения пропагандистских материалов, отражавших югославскую точку зрения на конфликт. Фейич отмечал также изменение характера отношений с дипломатами из «демократических стран» (т. е. стран «народной демократии»), с которыми ранее велись долгие разговоры о двусторонних отношениях. Они стали сдержаннее, а некоторые, например, молодые сотрудники польского посольства в Москве – советник и первый секретарь, вели себя даже вызывающе и агрессивно. Говоря о посланнике Чехословакии Штефане, Фейич сообщал, что он немногословен, но его жена сообщила конфиденциально, что «не может верить во всё, о чем говорится, и что чехи всегда относились к югославам с особым чувством, учились у них». В стране, по ее словам, «партийцы» с большим интересом читают югославские материалы. Касаясь советско-югославского конфликта, она посоветовала собеседникам, чтобы Белград хотя бы частично признал выдвинутые против КПЮ обвинения, «так как эти (т. е. русские, как решил Фейич. – А. А.) вам не уступят» [89] . Югославский дипломат, говоря о временно исполняющем обязанности посла Венгрии в ФНРЮ Розе, отмечал, что его поведение в отношениях с югославами изменилось, очевидно, под влиянием полученных из Будапешта директив. Если раньше Роза позитивно воспринимал некоторые югославские аргументы в советско-югославском споре, то теперь уходил от обсуждения конфликта.

88

Советско-югославские отношения. С. 399.

89

КMJ. 1-3-b/660. L. 30.

К смерти А. А. Жданова, последовавшей 31 августа 1948 г., посольство отнеслось, как отмечалось в отчете, с соблюдением всех положенных протокольных норм: как и посольства «демократических стран», югославы направили письмо с соболезнованиями на имя Молотова, послали траурный венок, сотрудники посольства присутствовали на церемонии прощания и похорон. Фейич отмечал, что, поскольку из Белграда не поступило никаких дополнительных указаний в связи с похоронами, югославы ограничились только этим, в отличие от Польши и Чехословакии, приславших свои делегации и возложивших большое количество венков. В эти дни западные журналисты предпринимали попытки каким-то образом связать кончину советского функционера с отношениями между ЦК КПЮ и ЦК ВКП(б) и задавали югославам вопросы, как отмечалось в отчете, провокационного характера, «которые были решительно отвергнуты» [90] . Фейич затронул и тему, связанную с появлением 8 сентября в «Правде» статьи «Куда ведет национализм группы Тито в Югославии» за подписью «ЦЕКА» (многие говорили, что она была написана лично Сталиным), в которой ужесточались обвинения против КПЮ и ее руководства. Западные дипломаты расценили ее появление как подтверждение того, что смерть Жданова не окажет влияния на отношения между КПЮ и ВКП(б), а дипломаты и журналисты «демократических стран» считали, что задачей статьи была дополнительная корректировка курса их стран и компартий в отношении Югославии в данный момент. По мнению югославских дипломатов, статья помимо прочего имела целью «авторитетно поддержать кампанию против ЦК КПЮ» и добавить к «путанице спекуляций», существующих в общественном мнении СССР и стран «народной демократии» относительно конфликта, некую «принципиальность». Статья была полна брани в адрес ЦК КПЮ, которая в уже развернутой и совершенно непристойной форме была использована год спустя в резолюции третьего совещания Информбюро (ноябрь 1949 г.). Выражения «клика шпионов и убийц», «пособники империалистов», «диктатура фашистского типа» и пр. становятся отныне устойчивыми пропагандистскими клише. Итоговый документ будапештского совещания был подготовлен, скорее всего, в Отделе внешней политики ЦК ВКП(б) по инициативе Суслова, учитывавшего настроения Сталина.

90

КMJ. 1-3-b/660. L. 30.

Резолюция должна была, наряду с материалами второго совещания Информбюро, стать на предстоящий период ориентиром для раскручивания антиюгославской пропагандистской кампании, для придания ей непрерывного характера с обязательным подключением компартий стран «народной демократии». Не исключено, что одной из целей этой статьи было стремление усилить критику таких сторонников «национального пути к социализму», без сомнения, симпатизировавших Тито, как В. Гомулка, подвергнутый на сентябрьском пленуме ЦК польской компартии острой критике и снятый с поста генерального секретаря. Как считал Фейич, связывая эти два события, которые широко освещала московская пресса, кремлевское руководство хотело указать югославской компартии верный путь, которым ей следовало пойти [91] . Поляки, «убравшие» Гомулку, становились в этом примером.

91

КMJ. 1-3-b/660. L. 31.

Реакция партийного руководства, дипломатии и общественности стран «народной демократии» на развертывание советско-югославского конфликта

В архиве Тито находится интересный документ от 16 июля 1948 г. – запись частной беседы югославского гражданина Джурджева с президентом Чехословакии К. Готвальдом. Джурджев, возможно, входил в состав руководства Народного фронта ФНРЮ либо был как-то связан с югославской партийной верхушкой и знаком с чехословацким политиком. Разговор начал Готвальд с вопроса, как югославские руководители решились на такой шаг – выступить против СССР? Ведь «письмо подписал сам Сталин, знаешь ли ты?» – обращался он к собеседнику. «Такая позиция ваших (руководства ЦК КПЮ. – А. А.) ведет к троцкизму». В ответ Готвальд услышал пространное объяснение о том, что советские товарищи были неверно информированы, а главным виновником являлся Жуйович, которого, считал Джурджев, Готвальд должен был хорошо знать как «старого фракционера». Согласно сформировавшейся к тому времени в партийных кругах КПЮ версии конфликта, которую излагал югослав, Сталин был обманут теми, кто сознательно подготовил неверную информацию о ситуации в Югославии. Джурджев подробно рассказал о том, какое негативное влияние оказала «насквозь лживая» резолюция Информбюро на югославское общество, твердо верящее в правильность позиции ЦК и лично Тито, какое она вызвала «огорчение» среди коммунистов и членов Народного фронта. Югослав несколько раз упомянул, что неожиданным для авторов документа результатом (положительным для югославского руководства) стало еще большее сплочение, которого страна не знала прежде, партийных масс и всего народа вокруг КПЮ и Тито. Говоря о прозвучавших на совещании антиюгославских выступлениях албанских руководителей, заявлении М. Ракоши о народно-освободительной борьбе югославского народа, критической речи Ж. Дюкло, Джурджев задавался вопросом: «Куда ведет эта ложь, компрометирующая руководство братских коммунистических партий?» Касаясь призыва к смене руководства КПЮ в принятой резолюции, Джурджев подчеркнул, что, насколько ему известна ситуация в Югославии, там нет силы, которая могла бы восстановить «нашу партию против Тито». Как отмечал Джурджев, Готвальд, как ему показалось, был несогласен с этой «безумной клеветой на руководителей ЦК КПЮ во главе с товарищем Тито» [92] . В связи с этим заметим, что факты говорят иное: незадолго до встречи с Джурджевым Готвальд направил письмо Сталину с предложением существенно расширить список обвинений против югославов, опубликовав ряд материалов, компрометирующих их политику по отношению к СССР. Советский лидер, однако, посчитал ненужным добавлять что-либо в настоящее время к резолюции Информбюро, объясняя это тем, что целью Москвы на данном этапе было только «изолировать югославских руководителей в глазах других компартий и разоблачить их жульнические махинации». Предложение Готвальда вряд ли даст эффект, поскольку на созываемом съезде КПЮ у «группы Тито» будет достаточно возможностей для сохранения доминирующих позиций. Как считал Сталин, для постепенного отпадения от этой группы марксистских слоев югославской компартии необходимо время и терпение [93] .

92

КMJ. 1-3-b/188. L. 8–9.

93

Совещания Коминформа. С. 398, 520.