Москва Поднебесная
Шрифт:
– Люди! Телевидение – это зло! Вас каждый день дурят, внушают бессмысленные идеи, заставляют покупать ненужные вещи, работать ради их приобретения, копить годами деньги! И ради чего? Только ради того, чтобы соответствовать вымышленному, несуществующему стандарту! – Василий, размахивая руками, плескал пиво себе под ноги, пытаясь найти в глазах людей понимание. Но видел только, как взгляды затуманивает неприятие, и возникающая, как накипь, из глубин души ненависть к человеку, пытающемуся убедить их в том, что самое доступное и любимое развлечение, с которым связанна вся жизнь, откуда почерпнуты все мысли, всего лишь пустой, обманный ящик.
– Даёшь
– Опомнитесь, уроды! – не выдержал Василий и в бешенстве сорвал с себя красную кепку. Тут он вдруг на глазах у скандирующей толпы в один миг превратился сам в себя. Вслед за ним свой обычный облик приняли и ангел с холодильником. Произошло это так молниеносно, что никто не понял, в какой момент бородатый толстобрюхий байкер стал молодым человеком с печальными, почти трагическими глазами.
Толпа ахнула и отпрянула на шаг назад.
– Это же он! – раздался чей-то истошный вопль в толпе. – Тот самый, с передачи!
– Точно! Тот, что башню угробил! – поддержала толпа.
– И холодильник с ним! – завопила инициативная тётка, хватаясь за грудь. – Живой, глядите-ка!
Будто в подтверждение тёткиного крика, холодильник демонстративно прошёлся по сцене. Он сиял в лучах солнца обтекаемым корпусом и смотрелся как живой. Хотя по всем законам природы и логики живым быть никак не мог.
– Голограмма! – крикнул очкарик-подросток, щурясь сквозь линзы на дефилирующий по сцене бытовой охладительный агрегат.
– Сам ты голограмма! – огрызнулся холодильник громовым басом, отчего очкарик испуганным ужом уполз в толпу.
Ангел, всё такой же одухотворённый, с меланхоличным видом взирал на начинающийся процесс массового психоза. Люди, признавшие в стоящем на сцене двуличном исполнителе того самого субъекта, по вине которого они были лишены телевидения, возмутились не на шутку. Кто-то грозил Василию кулаком, кто-то ругался страшными словами, брызжа пузырями слюны, а один придурковатого вида товарищ в шортах с надписью «Гавайи» порывался перепрыгнуть ограждение и громогласно обещал придушить всех троих, но никак не решался это сделать, имея от природы характер трусливый и склочный. Тем более было непонятно, как он, глистоподобный задохлик, будет душить своими тростиночными ручонками холодильник.
Среди милиционеров, выполняющих роль сдерживающего толпу фактора, тоже нашлись те, кто видел злополучную передачу. А потому они сразу признали в стоящей на сцене компании разрушителей наиважнейшего стратегического объекта родины. Несколько стражей порядка, стараясь быть незамеченными, начали обходить сцену сзади, подкрадываясь к увлечённым дебатами с толпой преступникам.
– Люди! – кричал в микрофон Василий. – Мы сделали вас свободными! Дали вам возможность самим проживать свои собственные жизни. Освободили от гнёта безмозглых, псевдомодных, псевдоумных, бездарных и тщеславных идиотов-ведущих, певцов и политиков, поселившихся в ваших умах, подобно мозговым паразитам. Освободили от вынужденного просмотра лживой рекламы и примитивных телефильмов!..
– Ага!.. – кричала тётка, травмированная бигуди. – А как же мы без рекламы узнаем, что нам нужно покупать?
– Да не нужно вам ничего покупать! – возбуждённо проповедовал Василий.
– Нужно! Нужно покупать! – ревела толпа. – Мы хотим покупать!
– Вы заперлись в квартирах и сидите, таращась в экраны, переживая чужие эмоции и страхи, пережёвывая чужие слова и мысли, а ваш мозг в это время спит! Вы зомби! Больные и жалкие никчёмные овощи! Вы не живёте, не думаете! Вы хотите только жрать, совокупляться и потреблять! Всё равно что, лишь бы потреблять!
– Мы хотим жить! Жить, как раньше! Нам так нравится! – кричала тётка впереди громче и визгливей всех. – Нам скучно! Нам хочется праздника! Нам хочется ток-шоу! Фильмов про любовь!
– А в жизни вам любви не хочется? – распалялся Василий.
– Нет в жизни любви! – сокрушённо орала тётка, мотая крашеными кудрями.
– Да ведь вы и жизни не знаете! Сидите, как роботы, у экранов, открыв рты, а вас дерьмом накачивают! Безмозглые овцы! – Василий опустошённо махнул рукой. Он смотрел на бушующую толпу и не понимал, как эти люди не видят ничего дальше своего носа. Они были словно стадо животных. Лишённые привычного дешёвого развлечения, ставшие ещё более жалкими от этой потери, они, мстительные и злые, теперь хотели уничтожить, стереть с лица земли того, кто был повинен в крахе телебашни. Кишащая толпа извергала проклятия и ругательства, силилась прорвать ограждение, но милиция, пытаясь не допустить самосуд, сдерживала массы, и те нехотя отступали, ругаясь ещё ожесточённее.
Ангел неслышно подлетел к Василию, к глазам которого подступали слёзы, легонько прикоснулся к нему, склонил голову на плечо, и прошептал:
– Они не поймут… никогда не поймут тебя.
– Почему? – Молодой человек бессильно опустил голову.
– Они ограничены. Но это не их вина.
– Но как же тогда… – начал Василий, и в этот момент сзади на него и ангела трое ментов накинули брезентовый плакат с рекламой какого-то пива. Ещё четверо набросились на холодильник и принялись жестоко избивать резиновыми дубинками. Тут со стороны бушующей толпы подбежал омоновец в камуфляже и кинул на сцену моток верёвки.
– Вяжите их! – заорал он, возбуждённо пытаясь вскарабкаться на концертную конструкцию. Моментально заполнившие сцену милиционеры схватили верёвку. Суетливые и злые, имеющие значительное численное превосходство над противником, они, не прекращая орудовать дубинками, принялись обматывать трепыхающийся брезент.
– В отделение их!
– И холодильник не забудьте! – подсказывала толпа.
Подъехал крашеный в цвет хаки «ЗИЛ», и пойманных под восторженные завывания разбушевавшейся публики потащили к машине. Замотанных в брезент пленников и покорёженный холодильник закинули в машину. «ЗИЛ» тронулся и, выхлопнув чёрное зловонное облако отработанного бензина, незамедлительно укатил, дребезжа и громыхая на всю округу, в неизвестном направлении.
Боги
В кабинете Верочки не обнаружилось, и Загробулько, леденея от страшного предчувствия, помчался по коридору, не зная, куда свернуть. На пути в руки майору вынырнул из кабинета патрульный Сидоров. Вифа Агнесович схватил его, и затряс, словно поймал хулигана, писающего в лифте.
– Где она? – зашипел на патрульного майор.
– Кто? – Сидоров ничуть не смутился от такого обращения.
– Вера! Вера Степановна!
– Вера Степановна допрашивает задержанных мной преступников, – с гордостью объявил Сидоров. – Тех самых, что башню уничтожили! – веско добавил он и посмотрел на Загробулько надменно.