"Москва слезам не верит" (К 30-летию выхода фильма)
Шрифт:
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Торжество дедуктивного метода
И она же, героиня Рязановой, появляется
В сцене предшествующей до предела обнажается конфликт: "наши" - "чужие". Он, конечно, проходит по всему фильму, но мы уже имели возможность обратить внимание на его... отчасти шуточный, игровой характер. "Игра в войнушку"; распределяются роли: "ты будешь фрицем", "ты - нашим". "Не хочу быть фрицем!" - истошный вопль мальчугана. Это "распределение ролей" хорошо видно в сцене съемки в цеху; Татьяна Лиознова оказывается в роли... дьявольского протагониста, "аггела сатаны"! Знай она об этом, можно себе представить, какой скандал она бы закатила Меньшову! Но тут же все с непринужденностью, как в прервавшейся детской игре сменяется на противоположное... и та же режиссер оказывается полководцем наших, "маршалом Жуковым"!
Не то в сцене в общежитии: мать Рудика - безусловно чужая, какие бы аргументы своей тяжелой судьбы она ни приводила. Причина в том, что конфликт здесь переходит в социально-бытовую, сюжетную плоскость. Фильм же в целом - с завидным мастерством обнажает экзистенциальные основы нашей истории, адские бездны и высоты горнего мiра. На поверхностно-бытовом уровне, из которого соткан внешний вид фильма, такие крайности в чистом виде не отображаются почти никогда. Лишь в виде символа, видения. Или - детской игры, с условным разделением антагонистов, которое может быть отменено в любую минуту, а может - развиваться до своего окончательного конца, лежащего за пределами мировой истории...
Сцена у роддома снова переводит это противостояние "чужих" и "наших" в метафорический, шуточный ряд. "Чего растерялся-то, папаша?" - кличет веселая нянечка сконфуженного Николая, как принесенного аистом, упавшего с неба, принимающего чужого младенца. В этой реплике звучит цитата из одного из многих "народных" фильмов, "кинохитов" 30-х годов - то ли "Весна на Заречной улице", то ли "Трактористы". Приезжает на стройку новый прораб. Подходит знакомиться к группе отдыхающих работяг. Те встречают его враждебно, один - адресует ему, пританцовывая, насмешливую частушку:
Здравствуй, милая моя, я тебя дождался!
Ты пришла, меня нашла - а я растерялся!
Назначает ему роль "бабы", одним словом.
Но прораб оказывается - тоже парень не промах: мигнув гармонисту, бросается, как в атаку, отплясывать вприсядку, да так, что бабой-то оказывается тот, издевавшийся парень! Все симпатии толпы сразу переходят на его сторону, и он увенчивает свой дебют репликой, возвращаемой своему антагонисту, перевернутой кверх ногами: "А ты растерял-ся!" Оглушительный хохот.
Это головокружительное переворачивание ролей "своих" и "чужих" и припоминает словечко, вставленное в реплику... бабы, нянечки роддома (так сказать, бабы вдвойне!). И - сцена современного фильма словно бы подхватывает
– "Еще подумают, что у меня гарем". Хозяин гарема - турок, "чужой"! Там: "Ага!" Тут... "Агу!" В фильме "По семейным обстоятельствам": "Делать ребенку "агу!" и "сюси-пуси" - еще не значит воспитывать его!" - грозит героиня Галины Польских зятю погремушкой; а за стеной... "чужой": певец, представитель северных народностей, распевает удалую песню погонщика оленей.
Становится ясным огромный символический смысл малюсенькой сцены нашего фильма - оправдывающей героиню, вплоть... до того "предательства", которое мы усмотрели в ее поведении в сцене палаческой телесъемки. Понятно теперь, что эта реплика: "Живот болит!" - имела, как и многое в фильме, пророческий характер. Она была тождественна только что прозвучавшей реплике героини: "Ребенка не будет!"; опережая ее появление, раскрывала ее реальное наглядное значение. Ребенка... выкидывают: из живота выкидывают; из жизни выкидывают: топят в сортире, в параше.
В этом - смысл маячащего на горизонте эпизода персонажа Юрия Никулина: остановившегося, остановленного на середине лестницы, ведущей в преисподнюю. И как хорошо сделано Гайдаем. Похоже на производственный брак, неверную склейку: то Никулин разговаривает со зловещим верзилой, то бежит, вроде бы от него, вверх, но верзилы-то на лестнице - нет! И непонятно: побывал ли персонаж Никулина все-таки в сортире, или убёг сразу? И был ли в действительности этот верзила, или это - призрак воображения мнительного героя? Или... он исчез, растворился в воздухе, как подобает выходцу из ада?! Ага!
* * *
Но почему же Рудикова мамаша - "чужая"? За что мы, вслед за создателями фильма, так огульно выносим приговор этой женщине с трудной судьбой? И здесь постепенно начинает выясняться, что фильм, как и подобает всякому триллеру, имеет свою детективную составляющую. Триллер - всегда раскрытие, разгадывание (не обязательно успешное) некоей тайны, пусть там и нет явной фигуры следователя, детектива.
Проведена эта детективная линия в фильме - впечатляюще. Так, при новой встрече, замаскировавшийся под Родиона Рудольф, пытаясь узнать Катерину, спрашивает: "Не отдыхали ли Вы в Сочи?" - "Я думаю, в Сочи хоть раз в жизни отдыхал каждый человек", - отвечает героиня, и мы теперь видим, что ее ответ не лишен язвительности.
Почему для Рудика изменившееся лицо героини связывается - именно с Сочи? "А вы в Сочи в этом году отдыхали?" - спрашивает ее потенциальная теща во время визита в их с Рудиком квартиру, явно в надежде в будущем присоединиться к курортникам. Героиня, естественно, "ляпает": "Да". По вопросу видно, что действие происходит где-то в конце лета или ранней осенью. Теперь вспомним: в летней одежде, в явной летней атмосфере две подруги, Людмила и Катерина, входят в подъезд высотного дома. И в этот же день: "Предки в Сочи укатили, так что гуляем!" - верещит, катаясь от предвкушения удовольствия по дивану, Людмила в трубку телефона очередному кавалеру. Надо полагать - так же, обзванивая каждого? Рудику известно, что "родители" Катерины уехали в Сочи, оставив "дочерей" на все лето в Москве! И он должен был это вспомнить в день осеннего визита "невесты" и догадаться, что она - обманщица; еще в тот день он мог ее разоблачить!