Мост через вечность
Шрифт:
У входа в концертный зал она заставила меня прекратить богохульства.
Только тогда, когда мы снова сели в машину, просидев весь вечер в первом ряду и слушая Чайковского и Сэмюэла Барбера в исполнении ЛосАнжелесского филармонического оркестра и Ицхака Перлмана под руководством Зубина Мета, я смог, наконец, выразить свои чувства.
– Это была адски, дьявольски прекрасная музыка! Тебе не кажется, что это было бо: то есть чертовски здорово?
Она умоляюще возвела очи к небесам.
– Что я наделала? – сказала она. – Что я натворила?
– Какого
По-прежнему оставаясь деловыми партнерами, мы решили непременно сделать какую-нибудь работу за эти недели, проведенные вместе, поэтому мы выбрали фильм для изучения и выехали пораньше, чтобы занять очередь на дневной сеанс. Улица глухо шумела и рокотала вокруг нас, пока мы дожидались своей очереди, но уличного шума для нас словно и не было, какбудто волшебное покрывало окружало нас на расстоянии протянутой руки, и все стало призрачным за его пределами, пока мы разговаривали на нашей уединенной планете.
Я не обратил внимания в этой дымке на женщину невдалеке, наблюдавшую за нами, но внезапно она приняла решение, которое напугало меня. Она подошла прямо к Лесли, тронула ее за плечо и разрушила наш мир.
– Вы – Лесли Парриш!
В то же мгновение улыбка моей подруги изменилась. Та же улыбка, но неожиданно застывшая; внутри она вся сжалась, насторожилась.
– Прошу прощения, но я вас видела в Большой долине и в Звездной тропе и: я очень люблю ваши работы, и я думаю, что вы красавица:
Она говорила так искренне и робко, что стены стали тоньше.
– О, спасибо.
Женщина открыла сумочку. – Не могли бы вы: если вас это не слишком побеспокоит, не могли бы вы дать автограф для моей Корри? Она бы меня убила, если бы узнала, что я была рядом с вами и не: – Ей никак не удавалось отыскать клочок бумаги для автографа. – Здесь что-нибудь должно быть:
Я предложил свой блокнот, и Лесли согласно кивнула.
– Вот, возьмите, – сказал я женщине.
– Спасибо, сэр.
Она написала краткое пожелание Корри и поставила свою подпись, вырвала листок и вручила его женщине.
– Вы еще играли Дейзи Мэй в фильме Лил Абнер, – сказала женщина так, словно Лесли могла об этом забыть, – и в Маньчжурском кандидате. Мне очень понравилось.
– Прошло столько времени, а вы помните? Как это мило:
– Большое вам спасибо. Корри будет так счастлива!
– Обнимите ее за меня.
Какую-то минуту, после того, как женщина вернулась на свое место в очереди. Царило молчание.
– Не говори ни слова, – буркнула мне Лесли.
– Это было так трогательно! – сказал я. – В самом деле. Я не шучу.
Она смягчилась.
– Она такая милая и искренняя. Не из тех, кто говорит: «Вы ведь такаято, верно?» Я просто говорю «нет» и стараюсь улизнуть. «Нет, вы такая-то, я знаю, вы такая-то. Что вы сделали?» Они хотят, чтобы ты перечислила свои заслуги: – Она недоуменно покачала головой. – Что поделаешь! В общении с нечуткими людьми нет места для чуткости. Правда?
– Интересно. У меня такой проблемы нет.
– В самом деле, вуки? Ты хочешь сказать, что ни один грубиян не вторгался ни разу бесцеремонно в твою частную жизнь?
– Лично – нет. Писателям нечуткие люди присылают письма с настойчивыми просьбами, либо рукописи. Это около одного процента, может, даже меньше. Вся прочая почта интересна.
Я возмущался скоростью продвижения очереди за билетами. Не прошло и часа, как нам пришлось отрешиться от наших открытий, войти в кинозал с деловыми намерениями, усесться и смотреть фильм.
– Как многому я еще могу у нее научиться, – думал я, держа в темноте ее руку, касаясь плечом ее плеча, многое желая сказать, – больше, чем когда бы то ни было! А теперь еще между нами жила неистовая нежность секса, изменяя нас, дополняя нас.
– Вот женщина, которой не было равных в моей жизни, – думал я, глядя на нее в темноте. – Я не могу представить, что могло бы быть угрозой, разрушить теплоту близости к ней. Вот единственная женщина, из всех женщин, каких я знал, с которой никогда не может быть ни вопросов, ни сомнений в том, что нас связывает, до конца наших дней.
Не странно ли, что уверенность всегда приходит перед потрясениями?
Двадцать два
Снова озеро, в моих окнах мерцала Флорида. Гидросамолеты, словно солнечные мотыльки, летали, скользили по воде. Здесь ничего не изменилось, подумал я, раскладывая чемодан на тахте.
Краем глаза я заметил какое-то движение и подскочил, я увидел его в двери, – второго себя, о котором забыл: в латах, вооруженного и, в этот момент, возмущенного. Словно я вернулся с прогулки по лугу с застрявшими в волосах маргаритками и с опустошенными карманами, где были яблоки и кубики сахара для оленя, и вдруг обнаруживаю воина в латах, поджидающего меня в доме.
– Ты опоздал на семь недель! – сказал он. – Ты не сказал мне, где будешь. Тебе причинит боль то, что я должен сказать, а я мог бы уберечь тебя от боли. Ричард, вполне достаточно твоего пребывания в обществе Лесли Парриш. Ты забыл обо всем, что узнал? Разве ты не видишь опасности? Женщина угрожает всему твоему образу жизни! – Зашевелились звенья его кольчуги, скрипнули доспехи.
– Она прекрасная женщина, – сказал я, затем понял, что он не поймет смысл сказанного, напомнит мне, что я знал много прекрасных женщин.
Тишина. Снова скрип.
– Где твой щит? Потерял, наверное. Это счастье, что тебе удалось вернуться живым!
– Мы начали говорить:
– Глупец. Ты думаешь, мы носим доспехи забавы ради? – Его глаза сердито смотрели из-под шлема. Зеленоватый в металле палец указал на выбоины и следы от ударов на доспехах. – Каждая из этих отметин сделана какой-нибудь женщиной. Ты был почти уничтожен женщиной; тебе чудом удалось спастись; и если бы не латы, ты был бы уже десять раз сражен, потому что дружба превращается в обязанность и притеснение. Одного чуда ты заслуживаешь. На десятки тебе лучше не рассчитывать.