Мосты
Шрифт:
– Придешь, нет? Что передать?
– Времена переменились, бабы ловят мужиков!
– неуклюже попытался я пошутить, чтобы показать: не такой я уж простак!
– Тогда передам, что придешь.
– А что же еще?
– Да-а... город портит человека!
– Аника снова поджала губы и неторопливо ушла. Ей не понравился мой тон. Женщины из Чулука не любят шуток и вольностей.
Но не следовало забывать и о Митре. Этот сорвиголова мог придумать для меня какой-нибудь розыгрыш.
Это пришло мне в голову, когда Аника снаружи заперла двери на
Только я собрался обшарить углы комнаты, прикидывая, где спрятался мой приятель, припасший бутылку вина, вдруг с печи спускается невеста. Идет ко мне мягкой походкой, точно дедушкин кот, когда утащит со сковородки мясо. Не то что шагов не слышно - дыхания. Вика поеживалась, скрестив руки на груди, словно с моим приходом в доме стало холодней. Вся ее фигура выражала покорность и мольбу, просила пощады, снисхождения. И лишь в зрачках таился таинственный огонь. И не обычная улыбка на лице, к которой я привык, а какое-то затаенно-лукавое выражение...
– Сиди смирно! Не подходи ко мне!
– Да что с тобой?
– Не подходи, кричать буду!
– Разве ты не звала?
Я и не собирался приблизиться к Вике. Только шало смотрел, как она мечется из угла в угол, не находя себе места.
– Тише! Кто-то идет.
– Никто, тебе показалось...
– Шаги за домом...
– Так тебе и надо! Зачем настропалила Анику, чтобы заперла нас?
– Аника сказала, такой обычай.
– Что ж, давай по обычаю!
– Нет, не хочу!
– Я ж тебя не съем.
– Вот что, сиди на лежанке, я буду на лавке...
– Ну, если такой обычай...
– Нет, обычай не такой.
– Тогда давай, как полагается!
– Нет, лучше так - ты на лежанке, я на лавке.
– Ну, раз тебе хочется...
– Ты первый раз так сидишь?
– Первый.
– Я тоже.
– Ну?..
– Потом пойдешь на жок?
– А почему бы нет?
– Хочешь, пойдем вместе?
– Я подумаю.
– Сердишься, что не хочу сидеть рядом с тобой?
– Ужас как сержусь.
– А вдруг потом обманешь меня?
– В этом-то и весь обычай?
Сердце екнуло - вспомнилось, как говорили парни, что в девушках больше чертей, чем на мельнице мешков, и повадка у них схожая. Почти все говорят: "Ступай туда... иди сюда... сиди смирно... Нет, мне скучно..." И если будешь с ними нерешителен, из тебя же сделают посмешище.
После того как сельские молодки вручили мне на прополке картофеля тяпку, завернутую в платочек, не хватает еще, чтобы обо мне разнеслась молва, будто я недотепа. Не знаю, как я тогда выглядел. Подобно тигру, я прыгнул, и лишь сердцебиение девушки образумило меня на мгновенье. В груди у нее стучало - тук-хук-тук. Хорошо, что я опомнился. Тут как раз послышался скрежет открываемого замка, в дверях появилась Аника с широкой всепонимающей улыбкой.
Мы с Викой вылетели во двор. Я - в одну сторону, она - в другую. Точно чета Кибирей: на прополке он всегда работал в одном углу делянки, жена - в противоположном.
Мозг мой сверлила мысль: неужто из-за какого-то вздорного обычая я больше не смогу ходить в этот дом?
Вдруг Вика положила мне руку на плечо, захохотала.
– Пошли на жок. Что твое, то твое, не убудет, не прибавится.
– Смотри, пошлю тебя в сад... И ты от меня не увильнешь.
– Какой нашелся!
– Не веришь?
– Конечно, нет!
Вика так дернула платок, которым я вытирал вспотевший лоб, что он чуть не порвался. Но я не выпустил его... Так мы и шли по селу, держась за платочек, будто помолвленные.
Музыканты, завидев нас издалека, заиграли марш Кукоша. Вика понятия не имела, чем знаменит этот марш, начинавшийся тревожным пением трубы: "Будь готов, атаман, лес оцепляют жандармы! Нагружай свои подводушки, покидай своих зазнобушек!"
Я и в самом деле пыжился, как молодой петушок. Ведь у меня в гороскопе записано: если не преуспею в науках, стану известным разбойником в кодрах. Как знать, может, переплюну самого Кукоша из Деренеу! Может, и в мою честь музыканты станут слагать песни, играть их от всей души. А я отводить душу с красавицами...
Пока что я отвел Вику к подружкам и вернулся в круг парней. Мимоходом ко мне подошла Мариуца Лесничиха, сорвала шляпу с моей головы и приладила ландыш. Парни засмеялись. Как бы не поплатился я, подобно Митре: снова спрячет Мариуца подушку под юбкой, запросто придет к моей матери...
Дочь Кибиря, та, что не смывает с лица мыльную пену, попросила поучить ее танцевать по-городскому. Теленешты были для нее самым большим на свете городом!
Дед Петраке тоже пришел на хоровод. Стоит, опершись на свою клюку, и кротко смотрит, как веселится молодежь.
Музыка умолкла, и барабанщик, вооруженный барабанной палочкой, погнался за ватагой детишек, согнал их с забора, кинулся следом. Вижу, драпает и мой братишка Никэ, только пятки сверкают. Я хотел было вмешаться, но Митря меня удержал за локоть:
– Пусть их! Так им и надо.
– Что натворили?
– Спроси своего братца. Поймал змею, воткнул в пасть ей полу армячка, дернул и вырвал зубы. И сунул в тромбон Евлампия. Чуть не загубили хоровод... Цыгане испугались змеи и не захотели больше играть.
– Ох, этот Никэ... Отец узнает, шкуру с него спустит.
– Пока до этого не дошло, скажи ему сам, пусть не валяет дурака. А то поймаю, голого привяжу к дереву в кодрах да там и оставлю ночевать... Пусть им полакомятся комары, оводы, муравьи, все кому ни лень. Быстро станет шелковым. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю!
– Что у тебя все время кодры на уме?
– С тех пор как связался с Мариуцей Лесничихой!
– усмехнулся лысый Вырлан.
– Раз уж зашла речь о лесе, знаете что?.. Сегодня день Ивана Купалы. Пошлем девчат в лес!
– сказал Митря.