Мосты
Шрифт:
– Тоадер, интересно, куда они летят?
– На Яссы... наверное...
– А утром опять надо их мыть! Ты видел, как плакала та летчица? Рвала ворот гимнастерки...
– Нашла о чем вспоминать! Была в одном экипаже с мужем... После воздушного боя привезли его убитым.
Мне хотелось забыть эти ужасы. Не знаю, как другие, но я запретил бы жениться на фронте. Нет большего горя, чем видеть, как гибнет на твоих руках любимый человек. Мгновенно, как будто задувают свечу...
– Тоадер... знаешь,
– Что?
– Велел не встречаться с тобой.
– Ты разве не знаешь Митрю...
– Нет... он серьезно...
– С чего бы?
– Наверно, мать ему рассказала... Он бы такого не выдумал.
– Что она могла ему рассказать?
– Ты не поверишь...
– Поверю, скажи наконец.
– Мать родила меня от... Нет, не могу.
– Я уже слышал эту басню... давно!
– Разве неправда?
– Вздор! Я спрашивал деда Петраке... Он на меня чуть не кинулся с косой!
– Что вы, мужики, понимаете!..
Сонно мерцал Реут у наших ног. Гнал свои волны по знаменитым пойменным лугам, меж двух пажитей - пиструенской и казанештской. Да что проку! Вода убегала в низины, не оставляя изобилия на своем пути. Не слышно было ни скрипения поливальных колес, ни голосов рачительных огородников.
В луговом разнотравье, по обе стороны реки, дремали под полной луной самолеты, словно некие доисторические ящеры.
Голос далекой гармоники встревожил тишину полей - щемящий, как плач ребенка. И снова сон окутал синие ночные луга.
– Я здесь одна... боялась бы...
– Чего?
– Степной темноты...
– Притерпелась бы... Человек привыкает к любому месту.
– Особенно женщина...
– Почему?..
– Женщины вроде кошек: свыкаются...
– Поехали на курсы! Куда лучше...
– Не пускают меня. Хватит того, что Митря подался...
– Не пишет?
– Пока нет. Должно быть, писать еще нечего. Ты тоже - спрашиваешь, как Мариуца Лесничиха. Та каждый вечер прибегает с расспросами...
Вика усмехнулась, резко поднялась с камня.
– Может, она вслед за ним хотела бы в партизаны...
– пришло мне в голову.
– Как знать... Наверно, и тебе нужна такая, как Мариуца...
МОСТ ДЕВЯТЫЙ
В Распопенском лесу я остановился посмотреть на танки. Они направлялись к передовой. В сторону моей Кукоары. А теперь, подобно большим усталым животным, отдыхали на лесной поляне.
Я двигался в противоположном направлении: я все больше удалялся от Кукоары. И она от меня... Переложив десаги с одного плеча на другое, я пошел напрямик в Олишканы.
Крестьяне пололи кукурузу: земля уже основательно прогрелась.
Немцы бомбили мост через Днестр, у Резины. Белые облачка зенитных разрывов мелькали возле самолетов. Попадали редко. И самолеты, казалось, висели высоко-высоко, на белых куполах парашютов.
Я шел босиком по мягкой пашне и бормотал одну-единственную молитву:
– Дай нам бог скорей побить немцев!
На меня неожиданно напал страх. Я был один-одинешенек среди чужих. В голову лезла всякая чепуха. Тот человек, которому я носил молоко в обмен на махорку, - жена его умирала от чахотки в заброшенном поповском доме, говорил, что у немцев вот-вот появится новое секретное оружие. В его карих глазах мелькали холодные и острые, как сталь, огоньки.
Каково же было мое удивление, когда я в Алчедаре сразу наткнулся на знакомого! Директором курсов оказался тот самый Николай Трофимович, который вместе с нами ходил мимо церковной ограды к ветряным мельницам, осматривать Бравичский район. Его район был пока еще оккупирован немцами, и он из секретаря райкома стал директором учительских курсов.
– Здравствуйте, Николай Трофимович! Не узнаете?.. Вы к нам заходили с моим отцом... И товарищем Шереметом. Помните?
– Здорово... Пешком притопал? Без телеги?
– Без... Мы привычные!
– Займитесь зараз и побачьте, чтобы устроить ребят, которые приходят...
– обратился он к коменданту.
Я обрадовался, словно встретил отца. Мне все нравилось - гимнастерка из шерсти защитного цвета, детские ямочки на щеках.
– Почему он меня не вспомнил?
– Брось... вас сотни, он один... Разве всех упомнишь?
– Оно-то, конечно, верно...
– Я тебя отведу на квартиру... Век благодарить будешь...
– сказал комендант курсов.
Ко мне присоединились двое ребят, тоже уставших с дороги. Они были родные или двоюродные братья - толком я не мог понять из их разговора. Один из них много лет был сыном полка, потом даже успел отслужить несколько месяцев в королевской гвардии. Фронт застал его в кодрах, когда он находился в отпуску, у родственников. Он все еще хранил свои проездные документы. Если что, вскочит в поезд и махнет в Бухарест. Отпуск у него на излете.
"Славных дружков я себе нашел!
– подумал я.
– Если и квартира окажется им под стать, скверно!"
– Вот, мальчики... Здесь жил алчедарский помещик... По дороге сюда видели каменный забор вокруг поместья?
– Покорно благодарим... Э-э-э! А с кем имею честь?
– осведомился сын полка.
– Да ты отличный парень, отставной козы барабанщик... Честь у тебя есть, а деньги? Я - училищный сторож... комендант, значит, по-теперешнему.
– Вы мне нравитесь.
– Теперь слушайте все. Кормят здесь раз в день. Но жить будете припеваючи... В саду полно яблок, абрикосов.
Мать моя мамочка! Мы стали хозяевами самого прекрасного сада, какой только приходилось видеть на своем веку.