Мотылек
Шрифт:
I
Рон хотел поцеловать Лейлу, но она сказала, что не будет с ним дружить и целоваться, так как он недоносок. Лейла добавила еще такое… Он потом долго ходил опечаленный, мучился в догадках, а затем пошел к сестре с вопросами. Сестра Бетси старше его на десять лет. После нее было
еще трое. И тут мать забеременела пятым ребенком. Отец, узнав о нежелательной беременности, сказал, чтобы пятого не было. «Делай, что хочешь, мать… Умори его там, в утробе, задуши, но он мне не нужен!» Решимость, безжалостность отца, не позволявшего пускать на свет ребенка, так потрясла мать, что она хотела руки на себя наложить. «Я избавляться от ребенка не буду!» – категорически сказала мать и заплакала. Но отец оставался непреклонным.
Когда
– Пей,– сказала она беременной, подавая дрожащей рукой зелье.
Марта пила с отвращением зеленоватую жидкость, а слезы градом катились из глаз… Только хотела оторвать губы от кружки, как увидела каменное лицо и злобный взгляд мужа. Еле допила зелье. Пошла со двора шатаясь, лишенная сил. Тошнота подступала к горлу, мучительно и больно было, обида душила. Плыли дома, улица еле различалась. Зажимая рот платком, она с трудом добралась до своего крыльца. Ночью началась рвота. Марта бегала в сад, хотела избавиться от ведьминой отравы. Она ругала мужа, ведьму и себя. От боли плод там, внутри, перестал подавать признаки жизни. И ей становилось еще обидней, страшнее: ведь она тоже невольная участница убийства!.. Так заслуживает ли она уважения людей и милостей божьих? Грех, грех, страшный rpex! Марта терзалась, казнила себя, но не могла ничего поделать.
Еще два раза Говард брал жену за руку и водил вечерами к старой ведьме. Марта пила отраву, страдала, молилась, отмаливала грех, но подчинялась. За страшное зло возненавидела мужа и ведьму так люто, как ненавидят кровных врагов.
– У Стоутбергов не будет больше детей!– отрезал Говард.
Но через три месяца родился мальчик. Он был хилый, недоношенный, одна кожа. Говард был взбешен, обвинял жену в обмане, лжи, в чем только мог.
– Ты специально затягивала живот, чтобы скрыть беременность! – кричал он. – Пустила на свет недоноска! Отнеси его и закопай! Он не жилец! Мук от недоноска примешь. Семье обуза. Мало тебе четверых ублюдков! Так ты еще умудрилась пятого…
Но господь сохранил малыша для каких-то земных дел. Его тельце постепенно набирало вес. Он словно в отместку отцу, хорошел день ото дня. А через три месяца стал настоящим разбойником, жадно впивался в материнскую грудь, опустошал ее полностью.
Марта радовалась, молилась, боялась за бедного мальчика.
А старая ведьма, узнав, что ее пациентка благополучно разродилась, не пожалела сил, приползла на другой конец городка, чтобы своими глазами убедиться в неудаче. Почему не подействовало зелье? Помогало во многих случаях, а тут произошла осечка. Она посмотрелся на мальчика, коснулась
пушистой головки, притворно вздохнула, повернулась и уползла к себе.
Рон жил, подрастал, не подозревая о своих утробных приключениях. Он унаследовал от матери приятное, чуть смугловатое личико, темные с завитками волосы, пурпурный цвет глаз.
Когда ему исполнилось шесть лет, он уже начал сознавать свою прелестную особенность. Тут вскоре в Айленд приехали родственники – тетя Сузи с дочерью лет четырнадцать. Звали ее Лера. Тогда было непростое время, никто парадных приемов не устраивал. Поугощали, чем господь послал, поохали о житье – бытье, решили отдохнуть. Лера все время липла к Рону, забавляла его, восхищалась миловидным мальчиком. Старшие определили их в отдельную комнату с маленьким окошечком. Лера обнимала Рона, целовала, целовала и смеялась. А ему и самому хотелось, чтобы им восхищались. Он уже знал, что нравится всем, кроме отца, который относился к нему со злобной настороженностью. Но Лера, Лера!.. Откуда только набрала она столько ласковых нежностей? Она заласкала Рона. Затем они прилегли
– Поцелуй меня, ну, поцелуй! – нежно шептала она.
Рон никогда не целовался, не знал, как это делается и зачем.
Он лизнул Леру в щечку, шмыгнул носом, продолжая смеяться. Ему было весело, легко с Лерой. Он впервые почувствовал, что от нее исходит какой-то приятный-приятный запах, молочно – благостный, не похожий ни на какой другой. Такого родного, теплого аромата он не ощущал раньше. Это было благостней, чем, когда лежишь и млеешь на солнце. Мрачные занавески на окне, стены стали такими красивыми, а Лера – родной и близкой.
Разнеженный, горячий от Лериных прикосновений он начал забывать себя. Лера тормошила его, обнимала, прижималась, дрожа всем телом, а он вырывался из объятий, убегал в другую комнату.
Гости все еще отдыхали, уткнувшись в подушки. Тогда Рону снова
захотелось вернуться к Лере. Он тихонько приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел, что Лера плачет. Слезы текли по щекам, и она их не стеснялась. Темные волосы Леры были всклокочены, горячие слипшиеся губы что-то шептали. Она повернулась, когда он вошел. Он приблизился к ней, обхватил ее ручонками, прижался. Лера зарыдала еще больше, плечи
ее затряслись. Ему жалко стало Леру, и он тоже притворно захныкал, вот в тот момент он догадался, что имеет какую-то власть над ней.
На следующее утро Рон проснулся, когда солнце заглядывало в окна. Он вспомнил о вчерашнем, начал искать Леру. Но ее нигде не было. Рон впервые почувствовал пленительную тайну в их отношениях и не знал, что делать, переживал, страдал оттого, что, может, не увидит Леру никогда.
II
Рон рос и начал замечать, что все в жизни загадочно устроено. А самое удивительное то, что, кроме него, его друзей, есть еще девчонки – задаваки. Вот они-то все больше и больше начали его интересовать. А что они из себя представляют? Почему не такие, как он? Что у них есть такого, чего нет у мальчишек? Вот сестра Бетси!.. Почему она сильно задается? Ну, ясно: у нее длинные волосы, мягкие бугорки на груди, голос нежнее. И еще она плакса. Но еще, еще что-то есть, должно же быть!
Однажды он замаскировался в бане, чтобы во всем разобраться. Залез под корзину, в которую с огорода собирали овощи, начал наблюдать за Бетси. Вот она зашла в баню в своем легоньком платьице, осмотрелась, проверила воду одним пальчиком, закрыла дверь на засов, начала раздеваться. Рон замер. Бетси быстро сняла платьице, осталась в одних розовых трусиках. Прошлась по деревянному настилу к окну, задернула
занавеску. Потом задержалась у висевшего на стене зеркальца, поджала губы, тронула рукой черные, вьющиеся локоны, которые колечками опускались на плечи. Он впервые видел сестру такой. Бетси любовалась собой, была довольна своей внешностью и явно готовилась к свиданию. Рон знал, что она бегала на станцию к какому-то железнодорожнику. И что они там делают, на этих свиданиях? Бетси никогда бы не сказала. Но Рон и не спрашивал. Бетси попробовала еще раз воду, взяла деревянный ковшик и
ковшиком принялась наливать горячую воду в продолговатый таз
на полу, чтобы потом разбавить холодной. Свет сквозь занавеску смягчал фигуру Бетси, придавал таинственности. Рон ждал, когда же, когда она снимет свои розовые трусики? Ванна уже подготовлена, а Бетси кружилась перед зеркалом. Он даже вспотел от ожидания. Бетси все медлила, словно ей вовсе не хотелось купаться, как будто она пришла в баню, чтобы покрасоваться перед зеркалом. Если она будет купаться в трусиках, тогда все пропало! Тогда зачем ему тут мучиться? Ну, давай же, давай, Бетси! И сестра, словно послушалась, одним движением сняла трусики, и Рон там ничего не увидел. Просто ничего! За что же девчонок любят мальчишки и