Шрифт:
I
Рон хотел поцеловать Лейлу, но она сказала, что не будет с ним дружить и целоваться, так как он недоносок. Лейла добавила еще такое… Он потом долго ходил опечаленный, мучился в догадках, а затем пошел к сестре с вопросами. Сестра Бетси старше его на десять лет. После нее было
еще трое. И тут мать забеременела пятым ребенком. Отец, узнав о нежелательной беременности, сказал, чтобы пятого не было. «Делай, что хочешь, мать… Умори его там, в утробе, задуши, но он мне не нужен!» Решимость, безжалостность отца, не позволявшего пускать на свет ребенка, так потрясла мать, что она хотела руки на себя наложить. «Я избавляться от ребенка не буду!» – категорически сказала мать и заплакала. Но отец оставался непреклонным.
Когда
– Пей,– сказала она беременной, подавая дрожащей рукой зелье.
Марта пила с отвращением зеленоватую жидкость, а слезы градом катились из глаз… Только хотела оторвать губы от кружки, как увидела каменное лицо и злобный взгляд мужа. Еле допила зелье. Пошла со двора шатаясь, лишенная сил. Тошнота подступала к горлу, мучительно и больно было, обида душила. Плыли дома, улица еле различалась. Зажимая рот платком, она с трудом добралась до своего крыльца. Ночью началась рвота. Марта бегала в сад, хотела избавиться от ведьминой отравы. Она ругала мужа, ведьму и себя. От боли плод там, внутри, перестал подавать признаки жизни. И ей становилось еще обидней, страшнее: ведь она тоже невольная участница убийства!.. Так заслуживает ли она уважения людей и милостей божьих? Грех, грех, страшный rpex! Марта терзалась, казнила себя, но не могла ничего поделать.
Еще два раза Говард брал жену за руку и водил вечерами к старой ведьме. Марта пила отраву, страдала, молилась, отмаливала грех, но подчинялась. За страшное зло возненавидела мужа и ведьму так люто, как ненавидят кровных врагов.
– У Стоутбергов не будет больше детей!– отрезал Говард.
Но через три месяца родился мальчик. Он был хилый, недоношенный, одна кожа. Говард был взбешен, обвинял жену в обмане, лжи, в чем только мог.
– Ты специально затягивала живот, чтобы скрыть беременность! – кричал он. – Пустила на свет недоноска! Отнеси его и закопай! Он не жилец! Мук от недоноска примешь. Семье обуза. Мало тебе четверых ублюдков! Так ты еще умудрилась пятого…
Но господь сохранил малыша для каких-то земных дел. Его тельце постепенно набирало вес. Он словно в отместку отцу, хорошел день ото дня. А через три месяца стал настоящим разбойником, жадно впивался в материнскую грудь, опустошал ее полностью.
Марта радовалась, молилась, боялась за бедного мальчика.
А старая ведьма, узнав, что ее пациентка благополучно разродилась, не пожалела сил, приползла на другой конец городка, чтобы своими глазами убедиться в неудаче. Почему не подействовало зелье? Помогало во многих случаях, а тут произошла осечка. Она посмотрелся на мальчика, коснулась
пушистой головки, притворно вздохнула, повернулась и уползла к себе.
Рон жил, подрастал, не подозревая о своих утробных приключениях. Он унаследовал от матери приятное, чуть смугловатое личико, темные с завитками волосы, пурпурный цвет глаз.
Когда ему исполнилось шесть лет, он уже начал сознавать свою прелестную особенность. Тут вскоре в Айленд приехали родственники – тетя Сузи с дочерью лет четырнадцать. Звали ее Лера. Тогда было непростое время, никто парадных приемов не устраивал. Поугощали, чем господь послал, поохали о житье – бытье, решили отдохнуть. Лера все время липла к Рону, забавляла его, восхищалась миловидным мальчиком. Старшие определили их в отдельную комнату с маленьким окошечком. Лера обнимала Рона, целовала, целовала и смеялась. А ему и самому хотелось, чтобы им восхищались. Он уже знал, что нравится всем, кроме отца, который относился к нему со злобной настороженностью. Но Лера, Лера!.. Откуда только набрала она столько ласковых нежностей? Она заласкала Рона. Затем они прилегли на кровать. Лера продолжала щекотать, дотрагиваться до его пустышки. Рон упивался вниманием Леры, закатывался от смеха. Лера чмокала его в щечки, в животик, целовала пальчики, затем взяла его ручонку, притянула к себе.
– Поцелуй меня, ну, поцелуй! – нежно шептала она.
Рон никогда не целовался, не знал, как это делается и зачем.
Он лизнул Леру в щечку, шмыгнул носом, продолжая смеяться. Ему было весело, легко с Лерой. Он впервые почувствовал, что от нее исходит какой-то приятный-приятный запах, молочно – благостный, не похожий ни на какой другой. Такого родного, теплого аромата он не ощущал раньше. Это было благостней, чем, когда лежишь и млеешь на солнце. Мрачные занавески на окне, стены стали такими красивыми, а Лера – родной и близкой.
Разнеженный, горячий от Лериных прикосновений он начал забывать себя. Лера тормошила его, обнимала, прижималась, дрожа всем телом, а он вырывался из объятий, убегал в другую комнату.
Гости все еще отдыхали, уткнувшись в подушки. Тогда Рону снова
захотелось вернуться к Лере. Он тихонько приоткрыл дверь, заглянул в комнату и увидел, что Лера плачет. Слезы текли по щекам, и она их не стеснялась. Темные волосы Леры были всклокочены, горячие слипшиеся губы что-то шептали. Она повернулась, когда он вошел. Он приблизился к ней, обхватил ее ручонками, прижался. Лера зарыдала еще больше, плечи
ее затряслись. Ему жалко стало Леру, и он тоже притворно захныкал, вот в тот момент он догадался, что имеет какую-то власть над ней.
На следующее утро Рон проснулся, когда солнце заглядывало в окна. Он вспомнил о вчерашнем, начал искать Леру. Но ее нигде не было. Рон впервые почувствовал пленительную тайну в их отношениях и не знал, что делать, переживал, страдал оттого, что, может, не увидит Леру никогда.
II
Рон рос и начал замечать, что все в жизни загадочно устроено. А самое удивительное то, что, кроме него, его друзей, есть еще девчонки – задаваки. Вот они-то все больше и больше начали его интересовать. А что они из себя представляют? Почему не такие, как он? Что у них есть такого, чего нет у мальчишек? Вот сестра Бетси!.. Почему она сильно задается? Ну, ясно: у нее длинные волосы, мягкие бугорки на груди, голос нежнее. И еще она плакса. Но еще, еще что-то есть, должно же быть!
Однажды он замаскировался в бане, чтобы во всем разобраться. Залез под корзину, в которую с огорода собирали овощи, начал наблюдать за Бетси. Вот она зашла в баню в своем легоньком платьице, осмотрелась, проверила воду одним пальчиком, закрыла дверь на засов, начала раздеваться. Рон замер. Бетси быстро сняла платьице, осталась в одних розовых трусиках. Прошлась по деревянному настилу к окну, задернула
занавеску. Потом задержалась у висевшего на стене зеркальца, поджала губы, тронула рукой черные, вьющиеся локоны, которые колечками опускались на плечи. Он впервые видел сестру такой. Бетси любовалась собой, была довольна своей внешностью и явно готовилась к свиданию. Рон знал, что она бегала на станцию к какому-то железнодорожнику. И что они там делают, на этих свиданиях? Бетси никогда бы не сказала. Но Рон и не спрашивал. Бетси попробовала еще раз воду, взяла деревянный ковшик и
ковшиком принялась наливать горячую воду в продолговатый таз
на полу, чтобы потом разбавить холодной. Свет сквозь занавеску смягчал фигуру Бетси, придавал таинственности. Рон ждал, когда же, когда она снимет свои розовые трусики? Ванна уже подготовлена, а Бетси кружилась перед зеркалом. Он даже вспотел от ожидания. Бетси все медлила, словно ей вовсе не хотелось купаться, как будто она пришла в баню, чтобы покрасоваться перед зеркалом. Если она будет купаться в трусиках, тогда все пропало! Тогда зачем ему тут мучиться? Ну, давай же, давай, Бетси! И сестра, словно послушалась, одним движением сняла трусики, и Рон там ничего не увидел. Просто ничего! За что же девчонок любят мальчишки и