Мой друг Кирочка
Шрифт:
Но больше всего мне хотелось познакомиться с людьми которые на плотах работают. Сплавщики-то, наверняка, на всех реках побывали и всё знают. Вот хорошо бы с ними поплавать по Каме, по Волге, города посмотреть… Не сидеть же мне всю жизнь с бабушкой да её сказки про Жар-птицу и серого волка слушать. И школа в Оханске, наверное, не то, что у нас, — большая, каменная, да и ребят больше. Там у меня много новых друзей будет. Здесь у меня, конечно, тоже есть друзья, но очень уж я обижаюсь на Пашку Щукина, мы с ним не сошлись характерами.
С того дня, как папа сказал, что мы уезжаем в Оханск, я сидел как на иголках, всё бегал из угла в угол: даже на улицу к ребятам выходить не хотелось.
Целые две недели прошло, а мы всё ещё не ехали. И я даже перестал верить, что мы поедем. Но вот папа сказал:
— Складывайте багаж, послезавтра едем.
— А Ромчик? — полюбопытствовал я.
— А с Ромчиком, Грибок, придётся расстаться: в такую даль с собой собак не берут. Мы его подарим нашему соседу Петру Петровичу. Хорошо?
— Хорошо, — храбро заявил я, но, забравшись на печку, заплакал.
Ночью я спал очень плохо. Жалко, оставлять здесь Ромчика одного.
Утром нашей квартиры было не узнать: стены голые, печальные, а на полу ящики, зашитые в половики и рогожи, пузатые узлы. Мама и бабушка укладывают в корзину продукты на дорогу, завязывают чемоданы.
А Ромчик весело прыгает по комнате и виляет хвостиком. Кажется, хочет крикнуть: «Едем! Едем! Вот хорошо-то!»
А бабушка сердитая такая, на Ромчика не глядит, а только ворчит:
— Вот привязался пёс-непоседа, путается тут под ногами… А я ведь вижу: жалко ей Ромчлка, она у меня хоть и ворчит, а добрая и ласковая.
Я с грустью смотрел, как играли Ромчик и Пуська. Роман Полканыч рычал и делал вид, что хочет разорвать Пуську на мелкие кусочки, а Пуська, подняв шёрстку на спинке, лениво отмахивалась белой лапкой. «Хорошо Пуське, — думал я, — она поедет на пароходе в город Оханск, а Ромчик останется здесь у бухгалтера Петра Петровича. Счастливая Пуська!».
Днём к нашему дому подъехала автомашина.
— Ну, грузиться начнём, — сказал папа, и работа закипела. Усатый шофёр в поношенном солдатском костюме помогал складывать багаж. Ромчик всё время крутился у машины и весело лаял. Папа сказал маме:
— Напомни Петру Петровичу, чтобы не забыл запереть собаку в своей комнате, пока мы не отчалим от берега. А то она от нас не отстанет. У пса такой уж характер, знаю я его!..
Мама кивнула головой, и папа с шофёром уселись в кабину. Машина тронулась, и за ней с тревожным лаем, задрав свой хвост, помчался Роман Полканыч. Вдруг он остановился и повернул голову в нашу сторону. «Ну, что же вы задерживаетесь?»— казалось, говорил его взгляд.
Я вое время подбегал к маме и смотрел на её ручные часы. Очень хотелось знать, когда машина придёт обратно. Папа сказал, что от нашего поселка до пристани езды часа два, но прошло уже три, а машины всё не было.
Но вот вдали на дороге заклубилась пыль, и показалась грузовая автомашина. Может, не наша? Но это была та самая машина, которая увезла на пристань наш багаж, и шофёр был тот же усатый человек. Шофёр всё время шутил и почему-то называл меня «пехотой».
— Ну, пехота, — говорил усатый, — сто верст прошла и ещё охота?
— Охота! — соглашался я, понимая, что шофёр шутит. Помогая старшим выносить вещи из квартиры, я всё время думал, что мама забудет выполнить наказ папы, но она не забыла.
— Петр Петрович! — постучала она к соседу, — возьмите Ромчика да простимся.
Дверь распахнулась, и вышел Пётр Петрович в короткой чёрной жилетке, в глубоких рыжих галошах.
— Счастливого пути, Зинаида Степановна, счастливого, значит, плавания в вашей жизни! — сказал он улыбаясь и протянул маме худую длинную руку. — Давайте сюда вашего Ромчика, сохраню его как память о добрых соседях.
Пётр Петрович нагнулся, чтобы схватить Ромчика, но Роман Полканыч, словно почуяв недоброе, быстро юркнул за подол бабушкиной юбки.
— Ах ты, с понятием, видать: чует, что разлучить его с хозяевами собираюсь, — улыбнулся Петр Петрович и беспомощно развел своими длинными руками.
Тогда мама взяла дрожащего Ромчика на руки и втолкнула его в комнату Петра Петровича. Дверь за ним сразу захлопнулась.
…По дороге к пристани я всё время оглядывался назад: не бежит ли Роман Полканыч?
Вот и пристань. Спускаясь под гору, я заметил папу. Он сидел на опрокинутой вверх дном лодке и махал нам шляпой. Я заметил, что бабушка всё время отстаёт от нас с мамой, и крикнул ей, чтобы поторапливалась. Но бабушка сердито отмахнулась от меня.
— Иди, иди… не указывай старухе… Видишь, Пуська из корзины голову высовывает, видно, с Ромчиком твоим разлучаться не хочет… Иди, иди!
Я взглянул на корзину, и верно: Пуська пыталась сорвать лапками платок, которым бабушка прикрыла дорожную квартиру нашей кошки. Тогда мне стало так жалко Ромчика, что я, не оглядываясь, стремглав побежал к пристани.
Но вот раздался первый протяжный гудок, и пассажиры дружно двинулись по мосткам на пароход.
Наша бабушка боялась, что её столкнут в воду, и поэтому папа решил немножко подождать. Когда мы взошли на мостки, раздался второй гудок.
Вот и третий гудок. Матросы стали убирать мостки.
— Куда! Куда! П-шёл! П-шёл! В-вон отсюда-а-а! — закричали матросы.
Я оглянулся: на кого это они так грозно покрикивают. И остолбенел: по мосткам стрелой летел Роман Полканыч! Не успели матросы я глазом моргнуть, как Ромчик очутился на пароходе. Он юркнул под ноги пассажиров и исчез — ищи его! Я не выдержал и закричал:
— Ура! Ура! Ура! Ромчик с нами едет! Тут папа наклонился ко мне и спросил:
— Что ты сказал? Какой Ромчик? Ты что, Грибок?