Мой любимый компас
Шрифт:
С этими мыслями еду домой и поднимаюсь в квартиру. Иду не спеша, периодически заглядывая в телефон в ожидании сообщения от Яси. Только она все не пишет, и это уже начинает напрягать.
Когда выхожу из лифта, чуть на задницу не плюхаюсь. Под моими дверями сидит та, о которой я мысли весь вечер гоняю. Она сидит на полу, обхватив согнутые колени руками и уткнувшись в них лицом.
— Яся? — осторожно за плечо ее трогаю, понимая, что она, кажется, уснула.
Девчонка вскидывает голову и моргает заспанными и зареванными глазами. Какого хрена?
— Яся, что случилось? — приседаю рядом на корточки, а она сразу овивает
Сердце в такой панике заходится от ее слез. А она, словно продолжая мою агонию, только всхлипывает мне в шею и слезами заливает. На руки ее поднимаю и открываю дверь ключом. Заношу девчонку сразу в комнату и начинаю руками ощупывать. Ну вот чего она молчит!
— Яся? — рычу от беспомощности.
Она судорожно выдыхает и вытирает нос рукавом кофты, словно маленький ребенок. Обнять ее хочется после такого, но я держусь, понимая, что она тогда снова заплачет.
— Кажется, твое желание исполнилось, — судорожно шепчет она и даже смеяться пытается.
— Какое? — ни хрена не понимаю, но честно пытаюсь.
— Я теперь бездомная. Бруно выгнал меня из дома, потому что ему соседи рассказали, что видели, как мы целуемся.
Ноги подкашиваются и я рядом с диваном прямо на пол сажусь.
— И все? — шепчу потрясенно. — Ты из-за этого, что ли, так плачешь?
Она на меня глаза свои мокрые вскидывает и удивленно спрашивает:
— Этого мала? Мне жить негде, — и снова любимое личико искажается от попыток сдержать слезы.
— Ну, блин, ты, Сверчкова, даешь! Я думал, что-то плохое случилось. Чуть инфаркт не словил!
Она плакать перестает и на меня недоуменно смотрит, а потом, громко и судорожно всхлипнув, спрашивает:
— Не случилось?
На ноги подрываюсь и ее поднимаю. В объятиях сжимаю со всей дури и кружить начинаю, а потом радостно воплю:
— Так нет же! Жить есть где. Здесь! Со мной! Это даже лучше, чем я мог себе представить. Думал, тебя на время отпускать ко мне будут, а тебя насовсем отдали?
Яська улыбается и обнимает меня за шею. Но потом, видимо, что-то там придумав в своей светлой голове, решает обломать мне все веселье.
— Я не могу жить у тебя.
— Почему?
— Это неправильно.
— Почему? — нет, я правда не понимаю, что в этом неправильного.
— Потому что у меня нет денег, и я не смогу за себя платить.
Замираю, впадая в ступор, и даже руки чуть разжимаю. Смотрю на нее, как на второе пришествие и сразу не нахожусь, что сказать. А Яся, видимо, по-своему растолковав мое замешательство, продолжает:
— Ты сам студент и сидишь на шее родителей. А тут еще я со своими пробл…
— Так, стоп! Остановись, — наконец, прихожу в себя и пресекаю ее рассуждения. — Во-первых, ни на чьей шее я не сижу уже как с восемнадцати лет. Это моя квартира. Я купил ее на свои заработанные деньги и содержу себя сам. И тебя я буду содержать сам! Это ясно?!
Она смотрит на меня во все глаза и тихонько кивает головой, только в ее взгляде столько вопросов, что решаю сам ответить на несколько.
— Ничем противозаконным я не занимаюсь, если ты об этом подумала. На восемнадцать лет отец Кира уговорил наших родителей подарить нам помещение под клуб. Он предложил его пока поддерживать своими силами, а потом, когда мы будем готовы им управлять, передать в постоянное пользование. Только я предложил другой вариант.
— А ты? — пораженно шепчет Яся.
— А я продолжаю зарабатывать тем, что вкладываю в предприятия. Покупаю их и перепродаю с большей прибыльностью.
— Так вот откуда ты так хорошо знаешь экономику?
Покорно киваю головой, наконец признаваясь в том, что скрывал от нее столько времени. Тупым я никогда не был. Математику и все точные науки схватываю на лету. А гуманитарные изучаю для души и общего развития. Просто я никогда это не афиширую, прикрываясь личиной эдакого спортсмена с мышцами и минимум интеллекта. Бессовестно пользуюсь этим преимуществом, когда заключаю разного рода сделки. Нельзя недооценивать противника! Но Ясе я врать не хочу, поэтому честно говорю:
— Ну, я, в принципе, и IT-программирование знаю неплохо, да и в философии шарю.
— Так зачем же тогда тебе я?
Хороший вопрос! Смотрю в ее доверчиво распахнутые, но недоуменные глаза, а у самого сердце на полных оборотах махает, пытаясь проломит грудину. Никогда такого никому не говорил, да в принципе, и не собирался, но тут… Тут понимаю, что если не скажу ей правду, себя уважать перестану. За трусость в первую очередь и за слабость — во вторую. Поэтому, как на соревнованиях, абстрагируюсь от всех посторонних звуков. Сосредотачиваюсь только на ней. В голове идет отчет и… сирена!
— Затем, что я люблю тебя!
Глава 26
Моей бы маме да такого зятя.
«Затем, что я люблю тебя». Гоняю это признание в голове на повторе бесчисленное количество раз. Глеб Юсупов признался мне в любви. Офигеть!
Правда ответить взаимностью я не успела. После этого признания мы так долго целовались, что губы онемели. Если бы не звонок от мамы, прервавший это безумие, я бы, наверное, сама Глеба изнасиловала. В голове такой шум стоял, что с трудом сообразила, как на телефон ответить:
— Мама?
— Яся, Боже мой, где ты? — плачет в трубку мама и у меня сжимается сердце.
— Я у Глеба, мам, — честно ей отвечаю, потому что врать, как и ругаться, так и не научилась.
— У какого еще Глеба? Яся! Скажи, куда мне приехать, и я заберу тебя! — кричит в трубку родительница.
— Я не поеду домой, мам.
— Почему? — она так удивлена, что даже плакать перестает. — Это из-за Бруно? Он что-то сказал тебе?
Ее голос срывается, и в нем тут же появляются стальные нотки. Мама родила меня, когда ей только исполнилось семнадцать лет. Отец, сын эмигрантов, доучивался на последнем курсе университете и, встретив ее, влюбился. В Дрезден он привез ее уже беременной мной. Его родители не очень были рады такой партии для сына. Еще бы. Мама — сирота, выросшая в детском доме. Еще зеленая совсем, а уже на сносях. Но папа Альберт Крикет, а по-русски Сверчков, был непреклонен. И его родители вроде даже смирились. Поселили молодых в маленькую квартирку и помогали, пока те не встали на ноги.