Мой мальчик

Хорнби Ник

Нужно было что-то делать. В школе все хуже некуда; дома тоже все хуже некуда, а раз, кроме школы и дома, у него ничего нет, значит ему все время хуже некуда, кроме тех часов, когда он спит. Нужно что-то делать, но сам он ничего изменить не может, и поэтому что-то предпринять должна женщина, закутавшаяся в одеяло.

Смешная у него мама. Сторонница диалога. Всегда заставляет его выкладывать все как есть и обсуждать с ней. Тем не менее он был уверен: заведи он разговор о чем-нибудь серьезном – неизбежно начались бы проблемы, особенно теперь, когда она все время плакала без причины. Но в данный момент он просто не представлял, как этого избежать. Он ведь всего лишь ребенок, а она – его мама, и если ему плохо, то именно она должна исправить ситуацию – все проще простого. Он должен с ней поговорить, даже если она этого не хочет, даже если после этого ей станет еще хуже. Да, тяжело. Ничего хорошего. Но в нем было достаточно злости, чтобы завести с ней разговор прямо сейчас.

– Зачем ты это смотришь? Это же чушь. Сама мне всегда говоришь.

– Я думала, ты любишь мультики.

– Люблю. Просто этот мне не нравится. Ужас какой-то.

Они оба молча уставились на экран. Странное собакообразное существо гонялось за мальчиком, который мог превращаться в нечто, похожее на летающую тарелку.

– Чем ты заболела? – строго спросил он: так учитель спросил бы какого-нибудь Пола Кокса о том, сделал ли тот домашнее задание.

Нет ответа.

– Мама, чем ты заболела?

– Ах, Маркус, это не что-то такое…

– Мама, не надо разговаривать со мной как с идиотом.

Она снова начала плакать, тихо всхлипывая, и это привело его в ужас.

– Ты должна это прекратить.

– Не могу.

– Ты должна. Если ты не можешь нормально заботиться обо мне, то тебе придется найти для этого кого-нибудь другого.

Она перекатилась на живот и посмотрела на него.

– Как ты можешь говорить, что я не забочусь о тебе?

– Потому что так оно и есть. Ты просто готовишь мне еду, а это я и сам могу. Все остальное время ты только плачешь. Это… это плохо. Это плохо для меня.

Она расплакалась еще сильнее, и он оставил ее в покое. Он пошел наверх в свою комнату и, надев наушники, сел играть в «Баскетбол НБА», хоть в будние дни ему это запрещалось. Когда он снова спустился вниз, она уже встала, перины тоже не было видно. Она раскладывала по тарелкам спагетти с соусом и вроде выглядела нормально. Он понимал, что на самом деле все совсем не нормально. Может, он и ребенок, но уже достаточно взрослый, чтобы осознавать: человек не перестанет психовать (а он начинал понимать, что в этом и заключается мамина болезнь) только оттого, что его об этом попросят, но сейчас ему было все равно, лишь бы она была нормальной в его присутствии.

– В субботу ты едешь на пикник.

– На пикник?

– Да, в Риджентс-парк.

– С кем?

– Со Сьюзи.

– Опять эта «ОРДА», только не с ними.

– Именно с ними.

– Я их терпеть не могу. – Мама как-то брала его с собой на вечеринку, которую «ОРДА» устраивала у кого-то в саду, это было, когда они только переехали в Лондон, но с тех пор на их собрания она больше не ходила. Маркус же имел возможность пообщаться с ними подольше, потому что Сьюзи как-то брала его с собой на их пикник.

– Tant pis[13] .

Ну почему она так говорит? Он прекрасно знает, что по-французски это – «упрямый засранец», так почему бы ей просто не сказать «упрямый засранец»? Неудивительно, что он вырос таким ненормальным. Если твоя мать ни с того ни с сего начинает говорить по-французски, то у тебя гораздо больше шансов запеть в газетном киоске и даже не заметить. Он положил кучу сыра на спагетти и размешал.

– А ты поедешь?

– Нет.

– А почему тогда я должен ехать?

– Потому что мне нужно отдохнуть.

– Я могу не показываться тебе на глаза.

– Просто я делаю то, что ты сказал. Хочу, чтобы кто-нибудь другой позаботился о тебе. У Сьюзи это получится гораздо лучше.

Сьюзи была ее лучшей подругой, они знали друг друга еще со школы. Она была милой и Маркусу очень нравилась. Но ему все равно не хотелось ехать с ней на пикник, который устраивает «ОРДА», где будет куча ужасных маленьких детей. Он был лет на десять старше большинства из них, и все предыдущие случаи общения оставили у него ужасные впечатления. После последнего совместного похода в зоопарк он пришел домой и заявил, что хочет пройти добровольную стерилизацию. Мама долго смеялась, но он сказал это абсолютно серьезно. Он точно знал, что никогда в жизни не захочет иметь детей, так почему же не решить эту проблему прямо сейчас – раз и навсегда.

– Я буду хорошо себя вести. Могу просидеть целый день в своей комнате, играть на компьютере. Ты даже не заметишь, что я дома.

– Я хочу, чтобы ты уехал на этот день. Хорошо провел время. Здесь слишком напряженная атмосфера.

– В каком смысле?

– В том, что… Да не знаю я. Я просто знаю, что нам друг с другом несладко.Подождите-ка минутку. Им друг с другом несладко? Первый раз с тех пор, как его мама начала плакать, ему тоже захотелось заплакать. Он знал, что ему с ней несладко, но он и не подозревал, что это взаимно. Что он ей такого сделал? Он и представить не мог. Когда-нибудь он ее спросит, что именно она имела в виду, но не сегодня, не сейчас. Он боялся, что ответ ему не понравится.

Глава 8

– Ну и стерва.

Уилл смотрел на свои ботинки и издавал звуки, которые должны были дать Сьюзи понять, что его жена не такое уж чудовище.

– Уилл, но так не делают. Нельзя звонить за пять минут до встречи и говорить, что планы меняются. Ты должен был просто послать ее… – Она оглянулась, чтобы посмотреть, не слышит ли этого Маркус – странный мальчик, с которым они, видимо, были обречены провести весь день. – …послать ее в баню.

Его бывшая жена (судя по репликам Сьюзи, ее звали Пола – имя, которое он, видимо, обронил накануне), конечно же, была целиком и полностью виновата в том, что Нед не появился на пикнике, но Уилл чувствовал неопределенную солидарность с ней перед лицом агрессивного сочувствия Сьюзи. Не слишком ли далеко он зашел?

– Ну, ты ж понимаешь, – продолжал он повторять, пока Сьюзи неистовствовала.

– Ты не можешь позволить себе быть мягким. Тогда с тобой все время будут поступать по-свински.