Мой препод Укротитель
Шрифт:
Чёрный вихрь закружился, обращая в прах позолоченные табуреты, блюда и услужливых девиц. Все дары, заполонившие покои до отказа, вмиг рассыпались пеплом, а я бросилась к окну. Но и там лазурь неба сменилась непроглядной чернотой.
Хаос показал себя во всей красе.
Не нужно быть гением, чтобы понять: условия моего заключения вот-вот необратимо изменятся. Хаос не отпустит меня. Я ему нужна. Возможно, нужна даже больше, чем все затянутые в Материю люди и нелюди! Но на сей раз меня отправят-таки в Материю. А так как размеры стеклянных лабиринтов явно превышали размеры камеры-одиночки, то и задача поиска Яна усложнялась в разы.
Если вообще поискам суждено было состояться, и Хаос в назидание не обратит меня в пыль, как и выданных служанок. Боже, он и Айтера тоже испепелит? И дворец?
Будучи на грани отчаяния, я забралась на подоконник и глянула вниз.
Возможно, мне снова будет больно. Не исключено, что псина вновь явится из клубов чёрного дыма и перекусит мне хребет! Но отдаться на поругание неведомой силе без боя?
Да фиг вам! Этот Хаос явно не в курсе, что такое русский менталитет.
– Спасибо этому дому, – подавив истерический смешок, занесла я ногу над бездной, – но мы идём к другому.
– Хватай её! Хватай!
Обжигающая лопатки вспышка и вопль за спиной придали решимости и толкнули вперёд. Секунда невесомости…
– Поймал! Пап, я её держу!
Крепкие объятия сталью стиснули рёбра. Рывок, и под ногами вновь ковры покоев
– Ян, ты пришёл...
Я подняла руки, аки умирающий лебедь, и коснулась лица спасителя. Широко распахнув глаза, погладила удивительно мягкие белокурые волосы. Синие глаза, с извечной смешинкой в глубине, улыбка до ушей…
– Миша?!
Парень счастливо захохотал и совершенно недвусмысленно прижал меня к себе.
– Машка, ты?! Вот это поворот, а! Снова встретились! Это судьба!
– Михей, харе любовь разводить! Возвращаемся! – рявкнул мужчина, как две капли воды похожий на моего друга, и я окончательно дара речи лишилась.
Семён Аркадьевич? Отец Миши? Какого…?
И пока я в попытках осознать происходящие хватала ртом воздух, Мишка рывком поставил меня на ноги и подскочил к отцу.
– У-у-у, как он злится! – радостно завопил он, широкими взмахами заставляя воздух плотнеть и вихриться. – Пап, крепче купол держите, иначе эта тварь нас на Британский флаг порвёт!
Вокруг и впрямь, сияя солнцем, шапкой висела полупрозрачная субстанция. Лишь она спасала нас от крушащего дворец тёмного ветра.
– Разберёмся, – буркнул Семён Аркадьевич. – Ян, ты там как? Живой ещё?
– Порядок, - отозвался аспирант, и я, крутанувшись на месте, с облегчением поймала его темноокий взгляд.
Бранов явно храбрился. Его била крупная дрожь, отчего Оксана у него на руках безвольно болтала руками-ногами и качала головой, как болванчик.
Он жив… они оба живы! Я готова была лоб разбить в благодарность небесам, но Семён Аркадьевич вновь звучно гаркнул:
– Ну, всё, детвора, уходим! На счёт три. Раз, два…
– Манюня, держись!
Мишка в очередной раз бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Золотой купол сжался, обдал тело жаром, а затем разорвался с силой, не уступающей по мощи взрыву водородной бомбы.
Летя сквозь золотые блики, Миха глаз с меня не сводил и хохотал, как припадочный, а я могла только таращиться на него в ответ и часто-часто моргать. Не знаю, что так веселило друга, но одно я понимала чётко - прежней жизни конец. Конец!
Хотя выразиться хотелось многим покрепче.
***
Знакомое ощущение полёта обездвижило и перекрыло дыхание. Золотое свечение набиралось силы, прямо как солнце, выходящее из-за туч, и завывания тёмного ветра стихали. Текстуры, как сказал однажды Бранов, прогрузились, и наша дружная компания прямиком из небытия вывалилась на пол нашей с Оксаной комнаты в общежитии.
Я оказалась прямиком под Мишей. Растерянная, расстелившаяся по ковру камбалой и вот уже в который раз… без клочка одежды.
Хаос отобрал даже шелковый халатец? Вот ведь жмот!
Я мучительно застонала. Надеялась сжаться до крошечного клубочка без первичных половых признаков или, что даже лучше, сгореть со стыда до горстки пепла. Благо Мишкины идеи оказались куда гуманнее.
Извиняясь и старательно отводя взгляд, друг вскочил и сдёрнул с вешалки первое попавшееся пальто. Как назло, кажется, аспирантское.
Пряный дух Брановского парфюма с размаху ударил под дых.
– Спа-сибо… - с трудом проворочала я языком и завернулась по самые щёки.
Пылали они, судя по ощущениям, неслабо, но совершенно напрасно. До меня никому, кроме Михи, тоже раскрасневшегося до алых пятен на шее, и дела не было.
Семён Аркадьевич уже подхватил на руки Оксану - благо одетую - и уложил на нижнюю койку двухъярусной кровати. Подругу бил не то озноб, не то судорога, а незнакомая мне крохотная девушка, склонившись над «Императором», стояла у стола, морщилась и изо всех сил толкала воздух перед собой.
– Семён Аркадьевич, он рвётся… наружу!
Девица свела брови так рьяно, будто от боли её голова вот-вот грозилась лопнуть, а «Император» и впрямь искрил, как оголённые провода. Со страниц тонкими струйками сползал не то дым, не то дёготь.
– Анюта, держи. Ещё немного! Миха! – гаркнул Семён Аркадьевич.
Миша с готовностью подскочил к отцу и без лишних указаний бесцеремонно навалился на Оксану. Удерживал её от тряски, а Сизов-старший тем временем рванул к Ане и положил обе руки ей на тоненькие плечи.
Трясти девушку, как каштанку, тут же перестало. Действия её стали точнее. Мужчина ей будто бы сил придавал, и теперь всё меньше столбов дыма вырывалось на свободу.
– Я завлеку, а ты бей.
Семён Аркадьевич сказал это почти шёпотом, но Анюта, впрочем, как и я, услышала. Кивнула и закусила губу. Пара уверенных взмахов тонких девичьих рук, и книга раскалилась добела. Лишь в центре, будто червоточина, зияла дыра. Подобно тёмному смерчу она набирала обороты.