Мой ВГИК. Автобиография для отдела кадров
Шрифт:
Гриша Новиков, он, когда пьет, то пьет, а уж как до баб – это все знают, хоть и жена красавица. Мы завидовали, когда женился.
По за ту неделю был «День дурака» – 1-е апреля. А Гриша совсем про это позабыл. Да и мы тоже. А потом вспомнили – и воспользовались подшутить. Только сначала не знали как. Ведь если человек не поймет, что на него шутят, то и смешно не будет. Надо, чтобы понял. Например, спросим: «А чего это у тебя вся спина белая?» Тот и оглянется посмотреть. А она и не белая вовсе, спина-то, обманули мы его, прикололись, значит. Разыграли, а он и поверил, – вот и смешно, все смеются, всем хорошо, весело – обманули!
А можно и без обмана, не говорить ничего, как сегодня утром на работе. Сели как бы чаю попить, булки белые повидлом намазали, но не начинаем, Шастика Худолеева ждем. Он всегда опаздывает и большой любитель халявы закусить со стола: еще не разделся, еще шапку не снял – шасть к столу! не едят ли? и – хвать кусок пожирней! Вот и сегодня – влетает, а мы тут же бутерброды с тарелки разбирать начинаем, за чай принимаемся. На тарелке два бутерброда остается – один побольше, другой поменьше. Шастик – хвать тот, что побольше, и половину – в рот! А был он густо намазан солидолом, – Серёга Чюрлёнис постарался, специально для шутки. Смешно получилось. И без обмана. Потому что второй бутерброд, что поменьше, был с повидлом, но Шастик выбрал не его.
Или как отвадили Коку Синяева в туалете курить. Ведь после него в туалет только через час зайти можно было, – такую он дрянь курит. Теперь на улицу курить ходит. Обжегся в туалете-то курить. Ему механики в унитаз налили, чем они киноаппаратуру свою протирали – гадость какую-то летучую. А Кока как сидел так и спичку под себя бросил или окурок, и полыхнуло оттуда – ни фига себе! Тоже весело получилось. Правда, он чего-то обжег на теле, но не сильно, чуть-чуть всего – только неделю и провалялся. Зато курить в туалете бросил.
Вот так друг на дружку и шутим всю дорогу. Всем достается. И – главное! – без обид.
Электричка наша долго идет после работы – дорога неблизкая до Подмосковья. К тому же – пятница. Мы там расслабляемся водочкой с пивком, но культурно, без демонстраций, и Гриша Новиков с нами – на Первое апреля, по-за ту неделю. Ищем, как подшутить – и тут глядим: ага! Гришина жена Светка неторопливо по проходу идет в новом пальто – со спины и не узнать, еще краше стала! А Гриша ее не видит, со стаканом как раз лобызается. Мы его толкаем в бок: гляди, какая цаца, а ты тут сидишь! Гриша глядит, жену со спины не узнаёт, подымается вслед уходящей, но покачиваясь. Мы животики надрывать готовимся, представляем, как он удивится, когда супругу узнает. Прикольно же!
Но прикола не получилось, потому что Гриша Светку не узнал, когда та обернулась, и стал приставать к своей жене, как к чужой. Светка поначалу удивилась, что муж к ней таким ласковым. Потом решила, что прикалывается – Первое апреля, «день дурака»! – и рассмеялась даже. Гришу женский смех раззадорил, и он совсем осмелел, приобнял и повел свою супругу в нашу компанию как постороннюю особу. Тут только Светка смекнула, что он и не к ней, а как бы совсем к другой девушке пристает, юмора тут не разглядела, обиделась и – так! – ему за эту измену по физиономии, что он упал вместе с нашими бутылками, которые в сумке, а потом выперла его в тамбур.
Вы не поверите! Такого не бывает, но все до одной бутылки разбились! А ведь мы собирались продолжить, потому что еще очень не доехали.
Гриша Новиков на другой день говорит, что ничего этого не было, знать не знает про бутылки и про жену. А теперь скрывается от нас, потому что дорого – целая сумка! Но мы все официально заявляем тебе, Григорий, что черт с ними, прощаем, не в деньгах счастье, но чтобы ты настоял и заставил жену сказать людям правду, потому что нам никто не верит, когда мы про тебя рассказываем, как решили разыграть, да не получилось. И от этого нам сильно обидно.
Одна надежда на Вас, дорогая редакция, потому что некоторые у нас только газетам и верят.
С уважением, группа товарищей и друзей-доброжелателей, потому что не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки, и зачем пить при жене-то при красавице? Так Грише и передайте.
Спасибо, что прочитали!
Теперь всё.
А нам не верят!
Обидно…
(Знаки препинания расставил штатный корректор.)
Однажды летом мы снимали кино в Полесье, в районе Житковичей. Снимали «болты в томате», что на нашем студийном жаргоне означало – самый что ни на есть скучнейший учебно-военный фильм. Дни были жаркие и душные, воздух влажный, вода в кране теплая и вонючая, о ванной или душе приходилось только мечтать, алкоголь содержала лишь дамская парфюмерия, самым заветным желанием был глоток прохладного пива.
Однажды в обеденный перерыв Чюрлёнис поехал на приданном киногруппе автобусе на поиски этого самого пива. Он объездил весь район без всякого результата и для очистки совести заглянул в книжный магазин в Житковичах. А вдруг? В глубинке и не такое бывает. Однажды в Карелии в сельпо на Пукса-озере мы нашли японских роботов для детей и болгарские дубленки. Вот так!
Но Житковичи оказались не той глубинкой. Пива в этом книжном магазине не продавали – только одеколон. Не впадая в отчаяние, Чюрлёнис купил целую коробку одеколона «Ландыш» и вдобавок к ней – толстенную книжку под названием «Гаргантюа и Пантагрюэль». Чем она пленила его в тот момент, эта книга, ума не приложу, но покупка оказалась весьма стоящей…
После работы читалось вслух и пилось – хоть и жарко, но весело и ароматно, как в парикмахерской. В основном читал сам Чюрлёнис – читал под звон стаканов, хохот и рукоплесканье. Очень скоро нашим любимым героем стал Панург. Этот неистовый повеса в союзе с мерзким одеколоном и жгучим отсутствием пива навел меня на мысль о собственном литературном опыте. Вдохновленный Панургом, я пил одеколон, и, обливаясь потом, записывал в школьную тетрадку, специально приобретенную для этой цели, – записывал следующие слова…
***
«Вы все конечно знаете, что самый лучший район Москвы в смысле утоления жажды – это район Покровских ворот. Вы выходите из Политехнического музея и по проезду Серова попадаете на Маросейку или, иначе, не улицу Богдана Хмельницкого; вы вздыхаете, глядя на безымянную «шашлычную», где раньше был пивной подвальчик, под уютными сводами которого вы частенько пели с друзьями:
Слава Богдану, слава Хмельницкому,
за то, что есть место,