Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
«Запад в области культуры ведет своего рода превентивную войну. Он хочет атаковать, беспокоить, сеять замешательство, чтобы избежать подлинного соревнования идеологий», – писал Жан-Поль Сартр. И это действительно так. Все орудия пропаганды брошены на борьбу с коммунистической идеологией. Фальсификация, прямая ложь, искажения и подтасовки – все это используется и против советского искусства. Надо выявлять каждый раз эту клевету на социалистическое искусство, давать отпор фальсификации фактов истории нашего искусства.
Книги А.И. Метченко как раз и помогают разоблачить эту клевету на советскую культуру, которой часто как средством идеологической борьбы пользуются наши идеологические недруги. В этом – злободневность научного исследования.
Формы идеологической борьбы многообразны. Буржуазные идеологи используют и открытую полемику, нападки против социалистической идеологии, извращая и фальсифицируя ее сущность. Жан-Поль Сартр справедливо писал, что «с тех пор как началась холодная
Вот уже много лет во Франции, США и др. странах большими тиражами издаются книги, статьи, в которых рассматриваются рзличные аспекты советской литературы. Различен уровень этих книг и статей. Но есть и общее: дескать, официальные круги в России настаивают на реалистическом, правдивом изображении советской действительности, а есть писатели, которые ратуют за то, чтобы их освободили от обязанности быть реалистом, чтобы им предоставили возможность писать фантастические, комедийные, сатирические, романтические произведения. Лишь отказавшись от утверждения, что советская литература может выражать правду, художник поистине обретет возможность выражения духа нашего времени. И вот, читая подобную стряпню, западный читатель, плохо знакомый с современной советской литературой, всерьез может подумать, что советский литератор лишен возможности создавать комедийные, фантастические, сатирические произведения, что советский литератор пишет по указке официальных кругов, что советский литератор не имеет права свободного творчества. Некоторые журналисты и литераторы, угождая потребностям спроса в обострившейся идеологической борьбе, договариваются до утверждения, что социалистический реализм – это не просто старомодный стиль, это краеугольный камень официальной доктрины, выработанный в дни Сталина, дескать, соцреализм непосредственно несет ответ за гибель миллионов людей, ибо основан на прославлении писателями и художниками государства как величайшего блага.
В книге А. Метченко приводит многочисленные факты подобных «концепций» и на основе тщательного исследования истории советской литературы опровергает всю смехотворность подобных выводов.
Американские издатели, критики и рецензенты не оставляют без внимания советскую литературу: издают сборники советских поэтов и прозаиков, пишут о них статьи, рецензии. Пишут – но как? Например, когда вышел однотомник В. Маяковского, один из рецензентов написал, что «поэмы его стали превосходным средством прославления Советов и их стремления к мировому господству» (!).
Такое непонимание сущности поэзии В. Маяковского органически связано с той ролью, которую отводят поэту в буржуазном обществе. Поэт и поэзия по природе своей аполитичны, заявляют теоретики буржуазного искусства. В частности, весьма серьезный итальянский поэт С. Квазимодо, говоря о роли поэта в общественной жизни, отводит ему роль пассивного созерцателя, отрешенного от каких-либо общественных дел, от политики, указывает на губительное влияние идеологии на творческий процесс. «Поэт, причастный какому-либо делу, – уже не поэт. Такой поэт карабкается на баррикады, чтобы натравить одну часть народа на другую»... Нечего и говорить, что и Данте, и Петрарка, и Боккаччо стали великими выразителями духа своего времени только потому, что они принимали активное участие в политической жизни страны. Но эти общеизвестные факты предаются забвению.
Высоко оценивают в буржуазном мире только то искусство, которое не принимает участия в активной идеологической борьбе, и всячески стараются дискредитировать искусство, насыщенное передовыми идеями своего времени, прежде всего советское искусство. Чем же, например, объяснить тот факт, что книги трех выдающихся русских поэтов – А. Прокофьева, Н. Тихонова и Н. Асеева – подверглись необъективной, грубо тенденциозной критике в американской прессе, о чем уже сообщалось в нашей печати. По мнению рецензента, даже «рифмованной прозой» нельзя назвать эти книги «бывших поэтов»: «Это скорее бесстыдное бренчанье на гармошке, искусственные официальные рифмы, изготовленные для пропагандистских целей». Рецензент видит в трех этих книгах только беспомощную болтовню людей, вынужденных говорить «неуклюжим государственным языком», называет больших русских поэтов «наемными гимнопевцами». Раздражение рецензента можно понять, ведь эта поэзия служит людям, пробуждает в них чистые и светлые чувства, помогает им в строительстве нового общества. Такая поэзия не может нравиться идеологам буржуазного мира.
Однако вместе с такими прямыми выпадами против советской литературы в буржуазной прессе стали все чаще и чаще попадаться статьи, заметки, в которых дается более тонкая, более завуалированная неправда о советском искусстве, все чаще под видом объективного и дружелюбного разговора о советском искусстве пытаются подорвать те или иные сложившиеся принципы марксистско-ленинской эстетики.
В идеологической борьбе современные «советологи» и ревизионисты, используя старые принципы и приемы буржуазных ученых, свой основной удар направили против литературы социалистического реализма, правдиво отражающей успехи советского народа в строительстве нового общества. Причем, чтобы легче и «убедительнее» доказать несостоятельность идейно-эстетических основ советского искусства, они выдвигали в свое время версию о творческой «трагедии» В. Маяковского, придумывали такую теорию социалистического реализма, в узкие рамки которой не укладывались лучшие произведения советской литературы – «Тихий Дон» Шолохова, романы Леонова, Федина, Вс. Иванова и др. Особенно ярко это сказалось в «беседе» трех американских профессоров – X. Маклина, Р. Мэтьюсона и Г. Струве – о путях развития русской литературы. Позиция трех «славистов» во многом сходна: доказать, что русская современная литература «не создала ни одной литературной формы, не положила начала ни одному новому литературному движению» (Р. Мэтьюсон), что во второй половине XX века – «одной из наиболее антихудожественных эпох в истории литературы» – советская литература оказалась «всеобщим вьючным животным», на которое был «навален тяжелый вьюк социологии, психологии, этики и метафизики и возложены многообразные внеэстетические обязанности» (X. Маклин).
В другой работе Глеб Струве, например, утверждает, что Маяковский – это законченный индивидуалист, для которого революция была только «средством побега от самого себя, хотя впоследствии уже он сам бежал от революции», а творчеству Горького послеоктябрьского периода он уделяет несколько страничек, выделяя из его огромного наследия только два рассказа «Карамора» и «Рассказы о героях». Ни «Дело Артамоновых», ни великолепные очерки о Ленине и Толстом, ни «Жизнь Клима Самгина» не удостоились внимания со стороны американского ученого. Да это и понятно: исследователь не стремится к объективной строгости в отборе произведений и авторов. Принцип отбора материала определяется здесь его позицией в идеологической борьбе, позицией человека, активно борющегося против коммунистических идей. Поэтому-то он и выделяет идейно порочные или слабые в художественном отношении произведения, такие, например, как «Шоколад» Тарасова-Родионова, а произведения, в которых показан героический образ вожака народных масс, коммуниста («Железный поток», «Чапаев», «Как закалялась сталь»), обходит или старается показать, что значение их «невелико». Этот же подход к истории русской советской литературы особенно заметен и у автора статьи «Советская литература», опубликованной в «Словаре русской литературы» Харкинса. Профессор Мэтьюсон, казалось бы, более объективен, чем Глеб Струве, в его статье упоминаются и Фурманов, и Серафимович, и Гладков. Но и здесь за внешним объективизмом кроется та же полемика с кардинальнейшими положениями нашей эстетики. Фактически всему советскому искусству автор предъявляет обвинение в натурализме. Так, одно из лучших произведений советского искусства, по мнению Мэтьюсона, – «Чапаев», но «это скорее документальный отчет о необыкновенных событиях», никакого отношения к художественной литературе не имеющий. В «Чапаеве» он видит только документальность, полное отсутствие авторского вымысла, воображения, наивность трактовки основных героев. Его не привлекает и «Железный поток» Серафимовича, которому уделяет всего лишь несколько строк: «Железный поток», по его мнению, «примитивное, хотя и яркое изображение массового героизма большевиков, борющихся против сверхчеловеческих обстоятельств».
Фурманову и Серафимовичу американский ученый противопоставляет Бабеля, и здесь снова выявляется идейная позиция критика: Бабеля он хвалит за «его озабоченность глубокими моральными вопросами, не связанными с политическими доктринами своего времени». И только вскользь упоминается о «смаковании натуралистических подробностей, которое снижает художественную ценность рассказов Бабеля».
Позицию объективизма, беспартийности американский ученый пытается противопоставить тем из советских писателей, которые отдали свое перо на службу народу. Эту позицию объективизма он «открывает» не только у Бабеля, но даже... у Леонова и Федина. И благодаря ей этим писателям удалось даже будто бы открыть «тип лишнего человека» эпохи революции.
Леониду Леонову, по мнению Мэтьюсона, в особенности удалось остаться «аполитичным»: он просто описывал социальные бури. Его роман «Барсуки» Мэтьюсон рассматривает всего лишь как попытку найти меру человеческой правды среди «хаоса и насилия». Мэтьюсон не понял всей глубины идейно-художественной проблематики этого романа Леонова, сузил, ограничил его философское звучание. В «Барсуках» поставлены наиболее острые проблемы литературы 20-х годов: и борьба нового и старого в деревне, и коренные изменения в психологии человека, и влияние пролетарской революции на крестьянское стихийное движение, и роль коммунистической сознательности в революционном движении, и многие другие.