Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Иному современному читателю может показаться, что никаких особых проблем, относящихся к Толстому и его произведениям, сегодня не существует. Всем, мол, известно, что Толстой – великий писатель, а его книги – драгоценная, нетускнеющая сокровищница человеческой мысли. Это, конечно, так, если не оглядываться в не столь далекое прошлое. Не оглядываться же нельзя, ибо знание прошлого позволяет не только лучше понимать настоящее, но и предвидеть будущее. И еще: в нашей творческой жизни нет-нет да и появляются «новаторы» без подлинного новаторства или радетели модных веяний, берущих начало отнюдь не из народных сокровищниц и отечественных закромов. И более того, мы нередко встречаемся с произведениями, в которых напоказ выставлено подражательство буржуазным западным образцам; в них – убогость интеллекта, вызывающий скепсис, уродливый язык, унылая интонация. Все здесь взято напрокат, вся структура и сущность таких литературных поделок – как бы вызов той классической, обогащенной в советское время школе художественного
Сошлюсь только на два эпизода из литературной жизни 20-х годов, имеющих прямое отношение к нашему разговору.
В 1924 году в журнале «Звезда» была опубликована статья его главного редактора И. Майского, послужившая началом литературной дискуссии. Чтобы не вдаваться в подробности этой дискуссии, процитирую только основную мысль из заключительного слова И. Майского, названного «Еще раз о культуре, литературе и Коммунистической партии» (Звезда. 1925. № 1).
В русской литературе, утверждал И. Майский, много, бесконечно много «людей слабых, больных, сомневающихся, с душой «Гамлета Шигровского уезда». Онегин, Чацкий, Лаврецкий, Лиза из «Дворянского гнезда», Рудин, Нежданов, Пьер Безухов, Андрей Болконский, Анна Каренина, Вронский, князь Нехлюдов, Обломов и целый ряд других – ведь это лучшие фигуры нашей классической литературы, фигуры, которые с любовью выписывались художниками, в пользу которых художники стремились «заражать» читателя. И в их пестрой толпе почти ни одного действительно здорового, сильного человека! Лишь изредка мелькнет фигура иного закала, как старик Болконский в «Войне и мире», или Базаров в «Отцах и детях», или Елена в «Накануне», и снова все тот же безвольный, размагниченный человеческий хлам. И так изображались не только люди дворянской и интеллигентской среды, в тех же тонах рисовалось и крестьянство. Тургенев дал нам пресловутых Хоря и Калиныча, а когда Л. Толстому понадобилось изобразить деревенского мужичка, он нарисовал какого-то «богоносца» не от мира сего в лице Платона Каратаева».
«Безвольный, размагниченный человеческий хлам» увидел И. Майский в образах, воплощающих в себе лучшие черты русского национального характера. И ничего другого!
Второй пример, относящийся к 1928 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Льва Толстого. В редакционной статье « К юбилею Толстого» (журнал «На литературном посту») говорилось, что «философия непротивления злу, учение Лао-Тзе, согласно которому «Тао (добродетель) может быть достигнута только через неделание», проповедь пассивности, безграничный азиатский фатализм проникают все произведения Толстого. Они издаются, распространяются и будут читаться в эпоху революции, когда целеустремленность вытесняет фатализм, пассивность убивается все более растущей массовой активностью... Самосовершенствование, уход в себя, кропотливый анализ внутреннего существа кающегося дворянина, антиобщественность – и наше время коллективизма, дисциплинированность общественности, сурового, подобранного человека практики. Подобные сопоставления неизбежно приходят в голову вдумчивому читателю всех произведений Толстого».
Трудно не заметить, с каким старанием авторы редакционной статьи стремились принизить значение Л.Н. Толстого. По их мнению, все произведения Л.Н. Толстого своим идейно-художественным звучанием страшно далеки от времени 20-х годов, от революционного народа-созидателя. Читаешь это и все время думаешь о том, что авторы журнала серьезно боялись юбилея Л.Н. Толстого, опасались, как бы юбилей не стал всенародным праздником.
Разве не очевидно, что в этой редакционной статье вся национальная культура рассматривается как нечто единое, цельное, одинаково устаревшее после Великого Октября. Но достаточно вспомнить ленинские слова о двух культурах в каждой национальной культуре, чтобы понять, насколько ошибочны высказывания тех деятелей литературы и искусства, которые нигилистически относились к культурному наследию России. И делалось все для того, чтобы скомпрометировать русских классиков в глазах рабочих и крестьян, потянувшихся к литературе и искусству.
В частности, рассуждая о романах «Война и мир» и «Анна Каренина», В. Ермилов в статье «Долой толстовщину!» делал вывод: «И кажется, вы видите холодные, пустые глаза этого юродивого мужицкого страшного бога, который знает какую-то свою, злую, холодную, как снега в северной пустыне, бесчеловечную правду».
Разумеется, это всего лишь частные эпизоды острой литературной борьбы, связанной с различным пониманием проблемы культурного наследия. Футуристы, пролеткультовцы, напостовцы и многие другие отвергали русское национальное наследство. Они готовы были строить новую культуру на голом месте, культуру, лишенную традиций и корней в национальной почве. Национальное эти деятели готовы были подменить псевдоинтернациональным. Развивая ленинские положения о двух культурах в каждой национальной культуре, Н.К. Крупская писала в статье «Об интернациональной и национальной культуре» в 1927 году: «Важно изживание отрицательных сторон национальных культур, но в то же время имеет громадное значение развитие положительных сторон национальных культур... У каждой национальности свое лицо, свой тип, и важно найти пути к тому, как эти положительные стороны каждой национальности наиболее рационально поддерживать».
Да, мы интернационалисты, и нам близки и дороги традиции всех народов, их культура, искусство, литература. Но подлинный интернационализм не имеет ничего общего с духовным нигилизмом «человека вселенной», человека без родины и без национальной культуры. Откуда идет эта тенденция, живучая и ядовитая? В докладе А.Н. Толстого «Четверть века советской литературы», сделанном в 1942 году, справедливо говорилось: «Советская литература от пафоса космополитизма, а порою и псевдоинтернационализма, пришла к Родине как к одной из самых главных и поэтических своих тем». Этот пафос псевдоинтернационализма имел широкое хождение в литературе и культуре двадцатых годов, когда известный лозунг «У пролетария нет отечества» толковался зачастую буквально и прямолинейно. Именно в ту пору под флагом ультрареволюционности протаскивались идеи духовного нигилизма, отвергалось наследие классиков, а ведущие советские писатели, ставшие гордостью литературы, звались «попутчиками» (в том числе и М. Горький, М. Пришвин, Л. Леонов и другие).
К чему могли привести вандалистические идеи таких отрицателей? Об этом хорошо сказал А.В. Луначарский на совещании в Отделе печати ЦК нашей партии в мае 1924 года, отвечая лидерам РАППа: «Если мы встанем на точку зрения тт. Вардина и Авербаха, то мы окажемся в положении кучки завоевателей в чужой стране». «Теоретики» ЛЕФа, напостовцы и налитпостовцы, «кузнецы» и пролеткультовцы и т. д. видели свою единую цель в уничтожении всех традиций прошлого – исторических, культурных, национальных, патриотических. Яростно враждуя друг с другом, они, однако, обретали странное единодушие и пели в унисон, коль речь заходила о накопленных народом духовных богатствах. Уже в самом конце 20-х годов глава конструктивистов К. Зелинский, продолжая эту нигилистическую «переоценку ценностей», заключал: «Да, не повезло русскому народу просто как народу... Мы начинаем свою жизнь как бы с самого начала, не стесняемые в конце никакими предрассудками, никаким консерватизмом сложной и развитой старой культуры, никакими обязательствами перед традициями и обычаями, кроме предрассудков и обычаев звериного прошлого нашего, от которой мысли или сердцу не только не трудно оторваться, но от которой отталкиваешься с отвращением, с чувством радостного облегчения, как после тяжелой неизлечимой болезни».
В.И. Ленин многократно указывал, что невозможно создать новую культуру, не используя достижений прошлых веков в области науки, культуры, искусства и литературы. «Коммунистом стать можно лишь тогда, – говорил он на III съезде комсомола, – когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».
Эту глубокую мысль необходимо помнить, обращаясь к классическому наследию прошлого, к бессмертным явлениям нашей великой национальной культуры. Но она же остается важнейшей и при рассмотрении, анализе и оценке современной русской советской литературы. Только на основе духовного богатства, накопленного предшествующими поколениями, можно развивать дальше реалистическое искусство. Только подлинное усвоение классических традиций создаст предпосылки для появления произведений, которые можно рассматривать «как шаг вперед в художественном развитии всего человечества» (В.И. Ленин)(Молодая гвардия. 1969. №12).
6. После «Молодой гвардии»
В начале 1970 года уже чувствовалось что-то неладное в судьбе журнала, Анатолий Никонов ходил нервный, мрачный, отверг мое предложение дать дискуссионный материал Феликса Кузнецова, ходившего еще в «либералах», забраковал еще несколько материалов, предложенных в очередные номера. Счастье быть самим собой... Но постепенно атмосфера сгущалась, придирки цензуры, выговоры из ЦК ВЛКСМ следовали один за другим. Работать стало невмоготу, постоянно чувствовались тяжкие объятия власть имущих. Наконец, в октябре 1970 года «Молодая гвардия» предстала перед Секретариатом ЦК КПСС, отчет Никонова слушали Брежнев, Суслов и другие партийные «старцы». Решение было суровым – Никонова и Петелина обвинили во всяческих грехах, а главное – «в славянофильстве» (до сих пор это постановление ЦК не рассекретили, и мы не знаем подлинных формулировок. – В.П.), Никонова перевели главным редактором журнала «Вокруг света», а Петелина оставили в журнале до прихода нового главного редактора.
Вскоре он и пришел – Феликс Овчаренко, инструктор ЦК КПСС. Оказалось, что ему поручили «выправить» линию журнала, сделать его советским, а не русским, каким он уже заявил себя за последние годы. Через несколько недель я почувствовал, что все материалы, которые я готовлю и сдаю в главную редакцию, лежат невостребованные, в очередной номер просто не идут. Я один раз спросил, второй.
– Виктор Васильевич, – сказал Феликс Овчаренко, – вы разве не догадываетесь, что два отдела ЦК КПСС, отдел пропаганды и отдел культуры, обеспокоены тем, что вы до сих пор остаетесь в журнале, по-прежнему возглавляете важнейший идеологический отдел, формирующий политику журнала, его направление... Вы ведь знаете решение ЦК КПСС о «Молодой гвардии»...