Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Только в чешском и немецком первоисточнике весь рассказ Шолохова дан великолепно, с прямой речью, вопросами и т. д.
В моей книге «Тихий Дон сражается» на 51 – 52 страницах я дал полностью этот рассказ Шолохова из немецкого источника (Neues Deutschland. 31.05.1964).
Мне думается, что М. Наг для большей назидательности соотечественникам перенес все с шведской земли на норвежскую, сжал изложение и снизил качество рассказа.
А в остальном – спасибо Вам за хорошую книгу и внимание к старику, живущему в провинции.
С поклоном Константин Прийма».
Юрий Скоп:
«Здравствуй, Витя!
Вишь, как оно быстро-то, только-только расстались, –
Чего скрывать, не вооружись я в последнее время несколько иным углом зрения, может быть, многого чего не понял. Но, нынче, угол моего зрения стал все остриться и остриться в сторону понятных тебе давно проблем, и, оттого, читал я твою «Любовь» с волнением и переживаниями. Добротная, нужная у тебя вышла работа. Это искренне. Самое главное в ней – убеждение. Оно твердо. А отсюда – целостность, страстность. Понимаю все – трудно сегодня русскому критику-посреднику. Не все он может говорить ясно и четко, отсюда и некая философская облегченность. Зато подбор фактов, информации, попытка разъяснения по-новому, т. е. по-правильному, вроде бы давно оговоренного и переговоренного – хороша. Мы – русские люди. Мы хотим мыслить и творить в русле своей национальной культуры, на хрена нам всякое псевдоинтернациональное, т. е. то, что необходимо тем, кто никогда не был интернациональным, а только сугубо еврейским. Хороши статьи о Толстом, о Булгакове, о Малашкине, Яковлеве, вообще раздел «Художник и время». Мне понравился твой разбор Никулькова. Умно, по делу.
Несколько быстрее и менее внимательно читал я статьи о современных писателях России. Здесь ты стреляешь по пристрелянным целям, а порой называешь не тех. К примеру, Ивана Зубенко. Это же серый человек. С малой культурой. Знаю я его. И не стал бы вводить его в обойму. Мелок.
А вот за Малашкина просто спасибо. Не только Завулонову тогда, многим и сегодня, мне лично, кажется тоже, что «все прежние усилия народа оказались напрасными, что снова люди денежные будут притеснять бедных, что все старое снова возвращается в жизнь». Только и разница, что притеснять будут русских не татары и немцы, а эти самые – «интернационалисты для себя».
Еще раз скажу – доброе дело ты делаешь, Виктор Васильевич. Доброе. Почитал я тебя, и стало мне тепло и грустно. Коротка наша жизнь и без того, дак нет, сколько мы из нее, родимой, должны тратить на борьбу со всякими там Авербахами. Жуть!
А с другой стороны, старец наш великий об чем говорил: рвись, путайся, бейся, ошибайся, начинай и бросай, и опять начинай...
Короче, мне было отрадно познакомиться с тобой в книжном, поисковом, творческом варианте.
Всего тебе доброго, Витя, всего хорошего.
Ведь ты Отец Ивана.
А как же?
Поклон маме, Гале. 18.01.1973».
Через тридцать лет после сих событий читаю статью Анатолия Салуцкого в той же «Литературной газете» под названием «Эволюция или мутация?». К 30-летию статьи «Против антиисторизма» читаю как бы свежий взгляд на давнее время, как бы сказать, новую трактовку тех событий. К сожалению, автор допустил ряд неточностей, которые представили ему совсем иную картину литературно-общественного развития. Анатолий Салуцкий зачем-то соединил два имени в этом монологе – А.Н. Яковлева и А. Зиновьева, зачем-то указал на две противоборствующие силы – «Новый мир» и «Октябрь»: «Это поразительное концептуальное родство нынешнего Зиновьева с былым Яковлевым любопытно...» А между тем обострилась борьба между журналами «Молодая гвардия» и «Новый мир». Анатолий Салуцкий говорит о А.Н. Яковлеве в чисто комплиментарных словесах, выстраивает целую систему, почему смелый Яковлев, преодолев все партийные преграды, резко выступил против группы русских писателей, обвинив их в национализме и шовинизме. Якобы было примирение, но Яковлев этой статьей взорвал это примирение, обострив отношения среди советской интеллигенции. Анатолий Салуцкий в своей «юбилейной» статье просто увел нынешних читателей от доносительского характера статьи А.Н. Яковлева, всем упомянутым в его статье стало труднее печататься, каждый из упомянутых в статье ожидал дамоклова меча на свою голову. И в этом трагизм статьи (Литературная газета. 2002. 18 – 24 декабря). Вот почему так резко выступил М.А. Шолохов против этой статьи, и вот почему А.Н. Яковлев был сослан в Канаду, затаив неприязнь к острейшим политическим и художественным проблемам.
А жизнь между тем продолжалась...
Петр Проскурин:
«Уважаемый Виктор Васильевич!
Не понять образ Захара Дерюгина – не понять романа. Представить себе весь роман в каком-то ложном освещении. Я никак не против критики, даже самой суровой, но одно дело разбирать то, что есть, и совсем другое – высказывать необдуманные до корней вещи. Нагульнов в райкоме. Для Нагульнова это всего лишь эпизод, проходящий момент, для Захара это поворотный пункт, пункт, в корне меняющий весь его дальнейший жизненный путь, момент, отбрасывающий его к начальным исходам: все нужно копить заново, почти начинать жить заново. В этом вся принципиальная разница двух образов, то, чего ты не захотел заметить.
Образ Захара вообще принципиально новый в советской литературе, и похожесть ситуаций в сцене в райкоме, на мой взгляд, только подчеркивает его новизну. Образ творящего мир, образ созидающего, становая жила самого необходимого в жизни. Он просто – работает. Дома, в колхозе, на войне. Он великий работник, на труде которого возвышается все остальное. Он не кричит – он творит жизнь каждой минутой своей жизни. Я бы написал тебе больше о Захаре и Нагульнове, но думаю, что это не для письма.
Теперь о Сокольцеве и Рогове («Исход»). Если Рогов только подступы к драме, то Сокольцев – это уже трагедия свершившегося, и трагедия подвига, и трагедия жизни. И здесь какая-то похожесть ситуаций – ни при чем, как и с Захаром Дерюгиным, все определяет конечный результат. Как Захар принципиально новый в сравнении с Нагульновым образ, так и трагедия Сокольцева неизмеримо выше бытовой драмы Рогова.
Мне, Виктор Васильевич, не хотелось бы, чтобы ты судил о романе с налету, это не на пользу ни роману, ни тебе.
Вообще что-то непонятное происходит. На «Роман-газете» М. Лобанов выступил по сути дела против «Судьбы», начал обвинять роман в достоевщине, хотя Достоевский – это прежде всего раздвоенность психики, чего не скажешь о главных героях «Судьбы». Достоевский – гений, и не нам его касаться, но здесь совсем другой метод. Ты тоже отыскиваешь в романе то, чего в нем нет. Мне кажется, по этой тропе далеко уйти невозможно.
Будь здоров, привет твоим близким. П. Проскурин.
9 февраля 1973 г.».
Примечание. В одной из статей я написал то, что думал о романах П. Проскурина. И вот – ответ, холодный и непримиримый.
А вот письмишко совсем другого характера, но тоже о жизненно важном. Цитирую и это письмо Юрия Скопа:
«Здравствуй, Витя!
Как жизнь? Давненько не видел тебя и Олега. Как Толстой и прочее? Как Иван Петелин и мама его?
Мы живем всяко-разно. Я недавно уезжал на Север, на свой Кольский полуостров. Прожил там месяц. Галя вот-вот должна разродиться. Думаем, что числу к 10 апреля пополним количественно нашу первичную семейную кустовую ячейку. Вот так.
Ну а теперь самое главное. Витенька, не забидься на нас с Галкой, ладно? Но решились мы опять же обратиться к тебе не потехи ради, а жизни продолжения для. Может, выручишь нас на некоторое время деньгами, а? Не всегда же у меня все плохо бывает. Вот-вот вроде должно кое-где поправиться. В общем, ориентировочно на месяца 2 – 3 не одолжишь нам 300 рублей? Были бы страшно благодарны.