Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Только после этих слов я понял, что дни мои в «Молодой гвардии» сочтены. Я рассказал об этом разговоре Анатолию Иванову. Он был холоден и расчетлив, как будто не он был куратором отдела критики, а кто-то другой. И тут я понял, что от него мне защиты не стоит ждать... Надо готовить отступление, у меня ведь семья, Ивану только два года.
Горевал я недолго: в мае 1971 года Военное издательство (генерал А.И. Копытин, С.М. Борзунов) заключили со мной договор на книгу «Михаил Шолохов», «Московский рабочий» – договор на книгу «Россия – любовь моя» (Н.Х. Еселев, Н.И. Родичев)...
Но самое поразительное – издательство «Молодая гвардия» готово заключить договор на книгу «Алексей Толстой» для серии «Жизнь замечательных людей». Но тут нам с Сергеем Николаевичем Семановым, заведующим этой серией, пришлось пойти на хитрость: заявку мы дали от имени Виктора Обносова (девичья фамилия мамы. – В. П.), под этим именем включили в редподготовку или перспективный план, утвердили в ЦК ВЛКСМ, а уж потом объявили, что автором этой книги будет Виктор Петелин, и уже официально заключили договор.
Вот это была уже почва под ногами, получив такие уверения моих друзей-единомышленников, я уже смело пошел к Феликсу Овчаренко и попросил дать мне отпуск.
– Только после того, как вы напишете заявление об уходе по собственному желанию.
– Твердо вам говорю, что после отпуска я уже не вернусь в журнал, – говорю я.
– Вот и напишите об этом в заявлении. Сначала об уходе, а уж потом об отпуске.
И я тут же написал заявление об уходе, а потом – об отпуске на два месяца.
И укатил в свой любимый Коктебель. Теннис, море, Олег Михайлов, с которым мы в то время были почти неразлучны, любимая работа – все это быстро залечило мои раны, но обида и до сих пор жива в моей душе... Месяца через три-четыре Феликс Овчаренко заболел, а в октябре умер от рака... Анатолий Иванов стал главным редактором: когда пушки били по нашей крепости, смог отсидеться, не высовываться, через год получил орден по случаю 50-летия «Молодой гвардии».
Своими переживаниями и чувствами я делился только с Олегом Михайловым и, пожалуй, с Валентином Сорокиным, с которым мы сблизились во время работы в журнале, он возглавлял отдел поэзии в журнале, посвятил мне свою замечательную поэму «Мамонт». Он-то и рассказал, видимо, Виктору Астафьеву о моем «унылом» настроении.
Два любопытных письма прислал Виктор Астафьев:
«3 марта 1972 года (датируется по штемпелю на конверте):
Дорогой Витя! Виктор Васильевич, свет!
Был я недавно в Москве и хотел выделить вечер, чтобы поехать к тебе с Валей Сорокиным или одному и попить коньяку вместе с тобой, но настигла меня весть о смерти дорогого мне, и я, больной и потрясенный, скорее полетел домой, да и приходил тут в себя.
Хотел тебе позвонить (у меня есть телефон – 2-21-07), – да не люблю я звонить и разговаривать по телефону ладом не умею. Надо лицо, глаза собеседника видеть, а это ж пластмасса! У меня от напряжения мысли даже ухо потеет, когда я говорю по этой мертвой и железной заразе. А может, с фронта остался страх? – я ведь был последнее время связистом в артиллерии, а там не дай бог перепутать цифры! Можно ж по своим попасть – перепутай 65 на 55, и все, а при «нашей технике» и проводе, который был весь в узлах и с промокаемой изоляцией, сие сделать дважды два было...
Ну, ни утешать, ни тем более «нацеливать» я тебя не буду и не собираюсь. Пишу просто потому, что тебе, я знаю, сейчас одиноко, на душе темно и ты думаешь: «все гады, акромя патретов».
Гады, конечно, да че поделаешь-то? Гад, между прочем, вещь не такая уж худая, есть хуже него тварь – это обыватель, особенно литературный!..
Ты слышишь, как он шипит, извивается и ползет, ползет в глубь нашей горемычной литературы? А вместе с ним ползет равнодушие ко всему, в том числе и друг к другу, стяжательство и благополучие, забота о «приличиях» и здоровье. Заметил, многие писатели пить перестали? Ну так для здоровья рюмочку сухонького, а то коньячку закрашенного (нрзб). А уж ругаться или матом кого покрыть – ни боже мой! Этакое благополучненькое эпчество, а? Ты хотел такого? Я хотел? Никто не хотел! Время распорядилось, и ведь предупреждал, предупреждал один евреец-молодец лет шесть или восемь назад:
«Все хорошо, все хорошо. В «Гослитиздате» Бунин издан, из мавзолея Сталин изгнан; показан людям Пикассо; разрешено цвести цветам; запрещено ругаться матом...
Все это может привести к печальным результатам!..» Во! И боле ничего!
Ну, а в общем-то бывало всякое, и как сказал боевой продолжатель основоположника соц. реализма, умерший от алкоголизма: «Надо жить и исполнять свои обязанности».
Работать надо и только. Еще рыбу ловить хорошо, но она, стерьва, не клюет, задыхается подо льдом и не клюет (нрзб), с морозов лед толстый и кислороду рыбе недостает. Кислороду ей захотелось, подлой! Нам и самим его уже не хватает.
Я пишу роман о войне, вдохновленный всей (нрзб) бурной критикой и полемикой, которая развернулась вокруг меня и моего тоненького труда, сотворенного от небольшого ума и страдательно-сентиментального сердца.
Еще продолжаю писать о литературном и житейском рабе – А.И. Макарове, хотя он до се именуется критиком почему-то.
Много у меня нонче всякого горя и потерь, но писать о них не буду, дабы не добавлять смуты в твою и без того растревоженную душу.
Как твой домашний корабль? Не накренился оттого, что пошатнулись твои дела? Не дай бог! Ты знай работай себе. Собака лает, а верблюд, то бишь время, идет себе, колокольцем позвякивая, и ничего тут не поделаешь! При всем при том службу найди и спорт свой не бросай, а то вон я без спорту-то растолстел от безделья и неподвижности.
Книжка моя до се не вышла – третий год пошел, как издают, – это однотомник-то в «Мол. гвардии», зато зима миновала, солнце уже хорошее, синицы по сосульке клювом бьют, и червяк из земли скоро вылезет, обернется умиленный, выжил, дескать, не замерз, курицы не съели, трактор не задавил и, увидев такого же червяка позади себя, крикнет: «Братишка! Дай я тебя поцелую!», а тот ему: «Осторожно – я твоя жопа!..»
Словом, Виктор Васильевич, не вешай носа. Держись за весло, чтоб одним предметом не снесло!..
Обнимаю тебя – твой В. Астафьев (нрзб). Черкни или брякни».
Так утешал меня милый и дорогой Виктор Петрович, узнав о том, что меня уволили из «Молодой гвардии».
Естественно, что я тут же ответил Виктору Петровичу: носа не вешаю, работы много, заключил три договора с различными издательствами, семейный корабль мой не накренился, а полным ходом плывет по житейскому морю, увеличивая свою скорость: Ванюше нашему шел третий год. Спросил его о делах, замыслах, бытовании... И получил ответ: