Моя Борьба | Короткие рассказы
Шрифт:
– Я побегу на восток к морю, думаю, там меня ждёт спасение у большой воды и места, где всходит солнце, - Вистан Хьюз громко иронично засмеялся, хотя в глазах его читалась непомерная грусть, сравнимая с величиной этого самого моря. Потом, сменив улыбку на серьёзность, он добавил: - Раньше ходили слухи о небольшом контрабандистском порте в той стороне. Оттуда, думаю, будет легче всего перебраться на материковую часть. Главное - это добраться до каменного ущелья, не наткнувшись на патруль, идущий с северных шахтёрских городов типа Нью-Коала. Вершите революцию прежде всего в своих умах, мистер Ньюман, и тогда мир преобразится вокруг, - с этим словами Хьюз, перебросив свою котомку на плечо, ковыляя, выбежал из дома, не дождавшись
Норманн, на момент переведя дух, заметил, что возле его руки лежит именной перочинный нож Хьюза. Он аккуратно положил его в карман защитного костюма и взялся за выполнение своей непосредственной работы. Спустя пару минут от одного из домов по Генри Форд Стрит клубами тянулся дым, а в электронной картотеке такой человек как Вистан Хьюз уже официально не существовал.
Глава 5. Начало конца.
Вытянувшись во весь рост, Норманн лежал на больничной пластинчатой кровати, закинув руки за голову вместо твёрдой подушки. Сама же подушка была бессильно отброшена и лежала неподалёку возле дверцы тумбочки. Уборщики в его отсутствие всегда подбирали и клали её на место, но Норманн, в каком бы расположении духа или состоянии здоровья не находился, не оставлял этой протестной привычки. Его мысли больше не занимали сцены из прошлого с туманными воспоминаниями о людях, которых, как ему самому казалось, он увидел в бреду; абстрактные размышления, перекликавшиеся с его жизнью. Близилось важное мероприятие, которое могло решить судьбу каждого пациента этой клиники - психиатрическая комиссия. В результате обследования в случае положительного итога статус "болен" менялся на "здоров", и человека снова отпускали в здоровый, как и он сам, мир. О таких случаях Ньюман не слышал, вероятно, из-за недостатка общения между пациентами, либо по иной причине. Норманн уже и не помнил, сколько раз обследовался, тщетно доказывая что вменяем, но отлично помнил исход - каждый раз на его бумаги обрушивалась красная печать. Он понимал, что в этот раз ситуация повториться: множество врачей, множество вопросов, множество отговорок и одна красная печать. Но Норманн, как и, скорее всего, каждый пациент этой клиники, смиренно принимали этот исход. Ему казался более правдоподобным сценарий с продолжением нахождения в этих стенах. Да и не видел он уже себя в не их, тут стало всё таким до омерзения привычным.
В этот раз Ньюман решил сменить тактику ответов и рассказать то, что хотели услышать сами врачи. Но не потому, что хотел покинуть больницу, а так как настолько смерился с этой мыслью, что решил даже не противиться тому, какие врачи будут "вешать" на него проступки - ведь смысла в этом совершенно никакого не могло и быть.
Его "сосед" по палате сидел на стуле в странной позе с вывернутой рукой в неестественном жесте. Пальцем другой руки настукивая по сероватой алюминиевой спинке один и тот же ритм, напоминавший падение капель о землю.
Норманн спокойным тоном, с лёгким оттенком иронии, закончил своей фразой повторяющийся звук:
– Ты волнуешься перед комиссией?
– Нет, мы тут на добровольной основе и могли бы покинуть это заведение в любой момент, если бы захотели.
– И как же?
– с большим оттенком иронии в голосе спросил Норманн, но даже при этом оставаясь, как и прежде, совершенно спокойным.
– Ты знаешь, - спокойно ответил сосед, зарубив на корню разговор. Норманна странность ответа удивила, однако, он не подал этому виду. Ньюман, слегка повернувшись на кровати, продолжил эту беседу:
– За то время, которое мы с тобой тут находимся, признаться, ты стал мне другом, даже лучшим другом, которого у меня никогда не было, а ведь я даже не знаю твоего имени, - сосед промолчал в ответ, но Норманн был уверен, что сказанный комплимент понравился его собеседнику. Ньюману показалось, что он прочёл в этом взгляде некоторую благодарность. Эти голубые глаза напоминали ему сестрёнку. "Ох, если бы я мог увидеть мою Софи ещё раз" - казалось мысли снова замельтешили в голове, но ненадолго. Чтобы как-то отвлечься от всего этого сумбура, он решил записать в блокнот своё состояние, вспомнив, что как минимум день этого не делал:
"Очень сильно устал, как будто ночь, а то и больше не спал. Устали глаза, руки, ноги. Нет сил".
На этих словах Норманн отложил карандаш и захлопнул блокнот. Размышления он записывать не стал и даже не подумал, стоит ли продолжать вести этот дневник, который, казалось, обречён был вместе с ним остаться в стенах этой больницы. Мысли приходили и тут же покидали голову, как разыскивавшие что-то, заблудившиеся люди.
До завтрака оставался ровно час; пришедший в палату врач объявил, что пришло время комиссии. Норманн, уставившись вперёд, поплёлся по направлению к выходу. Подобная строгость времени до комиссии объяснялась тем, что пациента могли выпустить ещё до приёма пищи, а больной, оставшийся в клинике, не пропустит свой завтрак.
Комиссия проходила в небольшой комнате, в одном конце которой поперёк стоял длинный стол, а напротив - обыкновенный стул из палаты. За столом сидели тринадцать врачей, которые о чём-то говорили между собой, перебирали бумаги, клали их в красную папку, находившуюся передом главврачом. Как только вошёл Норманн и занял своё место на стуле, вся эта процессия успокоилась и на время в комнате повисла тишина. Прервать её следовало мужчине с зализанными рыжими волосами, сидевшему как раз в центре этого события:
– Представьтесь.
– Пациент номер 100524.
– А Ваше настоящее имя?
– Норманн Ньюман.
– Начнём, Норманн. Скажите, Вы знаете, какая сейчас пора года?
– Нет.
– Какая ситуация в стране?
– продолжал главный врач.
– Нет.
– Далее. Вы утверждали, что являетесь сотрудником "Комитета по борьбе с инакомыслием", так ли это?
– Нет.
– А почему же, Норманн, попали сюда? Раньше Вы выдвигали две версии: первая - вас подставил товарищ по работе, чтобы получить повышение по службе, - Норманн на момент задумался, вспоминая события того дня.
...
День был жаркий. Воздух был раскалён до предела, как свежеприготовленные тосты, видимо всё шло к дождю, поэтому сняв некоторые атрибуты своего обмундирования: шлемы, перчатки и расстегнув до половины свои полиэстеровые защитные костюмы, Норманн и его напарник по работе Сэм Шай лежали на пышном травяном ковре. Норманн, заложив руку за голову, а Сэм -просто вытянувшись во весь свой гигантский рост, обсуждали свой последний рейд в торговом городке. Хочется сказать, что траву, тем более стелившуюся так пышно, можно было найти лишь у правительственных зданий. А уж тем более маки, парочка которых виднелась из травы. Из-за обострившихся экологических проблем, люди перестали высаживать траву возле своих домов и она со временем стала своеобразным напоминанием о старых-добрых временах.
Как частенько это бывает, простой разговор о работе сменился разговором о политике и Ньюман решился поделиться своим личным наблюдением с Шаем.
– Сэм, со временем я понял, жаль только, что так поздно, то, что в мире не существует такого понятия как "свобода слова" или "свобода" вообще.
– Кхм, - от неожиданности смены темы аж подавился его напарник.
– Все эти понятия - политическая ложь, придуманная с целью завлечения публики. Человек не свободен уже от природы с самого своего рождения.