Моя чужая дочь

Хайес Саманта

Я закрываю магазин раньше времени, мчусь к школе Руби и жду снаружи, переминаясь с ноги на ногу, – мне кажется, уроку не будет конца. Руби изумленно округляет глаза: мое появление для нее сюрприз. Обычно она сама возвращается из школы и до ухода домой возится в магазине с цветами, клянчит у прохожих монетки на мороженое или гоняет чаек по пляжу.

Но сегодня я хватаю ее за руку и тащу в автобус, а дома запираюсь на все замки. Руби не знает, но я на всякий случай складываю сумку. Сую все, с чем нет сил расстаться, плюс самое необходимое на первое

время. Я уже два раза убегала от прошлого. Это будет третий. Телефон звонит. Я не беру трубку и, когда включается автоответчик, сразу понимаю – это он. Мне до конца дней не забыть этот голос и глаза куницы, от которых не спрятаться.

Милли больше нет, а он все равно хочет меня вернуть.

Я просыпаюсь от запаха гари. Говорят, огонь распространяется быстро, но паника и вопли ужаса не отстают от удушливых черных клубов, что наполняют комнату.

– Руби, вставай!

Она не шевелится. Неужели задохнулась?! Неужели, спасаясь, опять спасаясь от смерти, я вынесу из дома безжизненное тело? Но моя девочка жива, она морщит нос и, открыв глаза, трет их кулаками:

– Мама, что случилось?

– Вставай! Пожар!

Я слышу крик Бакстера, грохот, звон разбитого стекла. Сдернув Руби с кровати, кидаюсь к окну. Пальцы будто чужие, не слушаются.

– Запри дверь, Руби! – Это добавит нам несколько драгоценных минут.

Наконец шпингалет поднят, и, роняя многолетние слои краски, окно открывается. Я помогаю дочери забраться на подоконник. Пожарная лестница под Руби лязгает и скрипит, как обшивка старого корабля, что идет ко дну. Вытащив из-под кровати набитую вещами сумку, я забрасываю ее на плечо, спускаюсь вслед за Руби, и мы сломя голову удираем прочь. Я знаю – он не заставит себя ждать.

Даже на берегу, где мы падаем на гальку, чтобы отдышаться, ночной воздух отдает гарью и мерцает оранжевыми бликами. Мы дрожим, прижавшись друг к другу, – девочка в пижаме с балериной на груди и ее мама, в старых тренировочных штанах и футболке. Похоже, впереди у нас опять вокзал и дорога в неизвестность.

Прибой лижет гальку почти у наших ног, плеск волн все громче, уже брызги летят в лицо, и мы перебираемся к парапету набережной. Я думаю о том, что с нами будет, если мы опять убежим. А что будет, если останемся?

Сейчас можно было бы вернуться на пепелище уютной квартирки Бакстера и Патрика. Мне больно от мысли, что я навлекла на них такую беду. Но они справятся, они выживут. Найдут другое жилье или сделают ремонт. Их ведь двое, и у них есть магазин. Без меня им будет лучше. Моим родителям определенно лучше без меня – позора семьи, девчонки, обесчестившей их беременностью в пятнадцать лет. Вот так же и Бакстеру с Патриком лучше избавиться от меня вместе с моим прошлым, что грозовой тучей нависло над их безмятежным миром.

Если уж на то пошло, и Руби было бы лучше без меня… Но мы с Руби теперь одно целое. Теперь я ее мама. Она спит, припав головой к моему плечу.

Утром мы добираемся на автобусе до вокзала и берем билеты

туда, где Бекко наверняка не станет нас искать. На свете есть только один город, где я не стану прятаться от Бекко.

Лондон.

Мы сходим с поезда на вокзале Виктория, я сую в телефон-автомат монетку и набираю номер магазина Бакстера, чтобы он за нас не волновался. Чужим от скорби голосом он сообщает, что Патрик погиб в огне.

Глава XXV

– Номер тридцать пять! – сказала она, не подозревая о том, что окликает собственную судьбу.

Роберт не сразу расслышал ее голос в шуме переполненного паба. Место у стойки бара он сменил на кожаную банкетку – напрасно, как выяснилось, поскольку оказался рядом с игральным автоматом и звяканье монет сбивало его с мыслей. Зато он видел лицо Черил и секунду-другую спустя прочитал по ее губам «номер тридцать пять». Раздвигая толпу, как толщу воды, Роберт приближался к женщине, чью жизнь мог перевернуть одной фразой.

В устремленных на него глазах гадалки что-то мелькнуло. Без единого слова, одним лишь движением тяжелых век и взглядом, окинувшим его фигуру с ног до головы, – безошибочный трюк медиума на старте сеанса – Черил пригласила Роберта во временный храм ясновидцев. Гул остался за его спиной, а здесь царил покой, витал легкий аромат сандала, едва слышным умиротворяющим фоном лилась музыка. Расстояние между столами позволяло каждому из четырех экстрасенсов общаться с клиентом с глазу на глаз.

– Садитесь, прошу вас.

Голос негромкий, но внятный. Отточенный горем.

Роберт повиновался, все так же пристально глядя на нее. Миссис Варни не поражала красотой, но что-то все же было притягательное в ее коже, гладкой и белоснежно-матовой, сквозь которую словно просвечивала ее душа – искренняя, как румянец на щеках, тревожная, как расширенные зрачки. Большие круглые глаза придавали ей безумный вид, и Роберт не стал бы ее винить, окажись она слегка не в себе.

– Меня зовут Черил. – Она снова окинула Роберта взглядом – должно быть, уже пыталась угадать прошлое, просчитать будущее.

Обычный фокус всех этих так называемых медиумов. Обрывочный факт, лишняя капля информации – и готово: ты уже попал в капкан и выкладываешь денежки. Но в данном случае клиент решил сам предсказать судьбу гадалки и навсегда изменить ее жизнь.

– Роберт Найт. – Он протянул руку, чем застал Черил врасплох.

Не ответив на жест, она уставилась в стол.

– Что предпочитаете? Таро, хрустальный шар, руны?

– Даже не знаю.

Роберт не стал хитрить. Прошлое ему и так известно, а будущее, похоже, разбито вдрызг. Да и пришел он не о себе говорить, а о ней самой, о настоящей матери Руби. О женщине, которой его Эрин принесла неизмеримые страдания. Стоит ему обратиться в полицию – и эта женщина получит шанс снова стать матерью Руби. А как же Эрин? Его жена, его любимая – опозоренная, раздавленная, она никогда не простит ему предательства.