Моя Мия. На осколках первой любви
Шрифт:
А у меня никого нет! Разве это справедливо?
Выхожу из гостиной и направляюсь в кабинет. Дёргаю на себя дверь, пытаясь вложить в руки всю силу, какая осталась.
– Сядь, – говорит отец, стоя у окна.
Изучаю широкую спину, мерно вздымающуюся от тяжёлого дыхания.
– Пап, – начинаю снова реветь.
– Я сказал, сядь, – цедит он со злостью, резко поворачивается ко мне. Проходится глазами с ног до головы и чуточку смягчается. – Сядь, и мы поговорим, дочь.
Тело не слушается, но я всё же добираюсь
Хуже мне ещё никогда не было…
Отец ещё раз оборачивается и, отведя взгляд, проходит к столу. Смотрит на бумагу прямо перед собой.
Сжимает и разжимает кулаки, прячет руки в карманы строгих, чуть помятых брюк.
– Скажи, Мия, я допустил какую-то ошибку в твоём воспитании?
Округляю глаза от смертельной обиды. Бережно собранные Ариной внутренние опоры в моей душе снова рушатся…
Только теперь уже навсегда.
Я думала, самое больное – это когда Мирон от меня отвернулся и притащил сюда Ладу…
Нет…
Самое больное, это когда от тебя отворачивается самый близкий человек. Даже не пытается тебя понять, спросить… а вот так…
Обвиняет.
Холодно. Как чужачку.
Словно меня уже выкинули из стаи…
– Или мы с мамой недостаточно старались? – продолжает отец, захватывая бумагу двумя пальцами и переворачивая её ко мне. – Может, мы тебя совсем не знаем? – продолжает обвинять.
– За что ты так со мной, пап? – глядя ему в глаза, выдыхаю.
Слёзы потоком льются по щекам.
Морщусь от боли, которая возникает от пронзающего, холодного взгляда.
– За что? – переспрашивает отец и кивает на бумагу. – Я просто хочу знать, – его голос срывается. – Как давно ты принимаешь наркотики?
– Чего? – единственное, что могу прохрипеть отцу.
Наркотики?
Он в своём уме? Я даже не знаю, как они называются. И сколько стоят?.. Да где, блин, их берут вообще?.. В моём окружении нет людей, которые бы баловались чем-то подобным.
– По анализу в твоей крови обнаружен амфетамин, – папа внимательно изучает моё лицо, переносит тяжёлый взгляд на дрожащие руки и снова всматривается в широко распахнутые глаза.
– Что это? – хриплю.
В анализах?
Это какая-то ошибка!
– Амфетамин? – приподнимает брови отец. – Это такое сильнодействующее вещество, Мия. А ты не знаешь?
Резко увожу взгляд в сторону.
– Ты меня сейчас сильно обижаешь, пап, – произношу всхлипывая. – Так сильно, что я такое я тебе не прощу никогда.
Постаревший за сутки отец хмурится, усаживается в кожаное кресло и расстёгивает пуговицы на рубашке, словно ему нечем дышать. Затем проводит пятернёй по волосам. Ерошит их, приводя в хаотичный беспорядок.
– Не простишь? – переспрашивает, поднимая на меня вкрадчивые глаза. –
Откинувшись на спинку кресла, складывает руки на груди и продолжает:
– А я себе не прощу, если сейчас спущу это всё на тормозах. Ты видела когда-нибудь, как люди умирают от передозировки?
Мотаю головой и шмыгаю носом. Упираюсь в коленки горящим лбом.
– А как за две — три недели превращаются в торчков?
Снова мотаю.
– А я видел, Мия.
В кабинете создаётся абсолютная тишина, в которой я различаю лишь стуки моего сердца.
– Где? – спрашиваю.
– У меня был ночной клуб. Помнишь, я тебе рассказывал?
– Помню, – облизываю пересохшие губы. – Но при чём здесь я?
Разве не бывает так, что результаты анализов приходят ошибочными? В детстве мы с мамой несколько раз пересдавали один и тот же, и он всё время получался ложноположительным.
Папа стремительно наклоняется вперёд, упирает локти в стол и бешено трёт лицо ладонями.
– Я не знаю, Мия. Но я знаю, что случается с нормальными людьми от этой хуйни, – он хрипит, а я вздрагиваю.
Папа никогда при мне не матерился.
Сегодня так много случилось с нами… со мной и с ним… впервые, что мне хочется перемотать этот день и прожить его заново.
– Извини, – говорит он. – От этой дряни, – кивает на белоснежный листок, – просто так не избавиться. Привыкание возникает с первого раза и, если ты пробовала, – его рука снова замирает над лицом, так словно ему физически больно. – Скажи мне сейчас… дочь, я прошу тебя.
Обида застилает мой разум. Он что? Теперь решил меня спросить?
– Сказать тебе? – вскрикиваю. – После того, как ты меня обвинил? Я же ещё должна перед тобой оправдываться?
– Я просто не хочу, чтобы ты страдала, потому что знаю, что это такое.
– Я. Не. Наркоманка.
Выплёвываю ему в лицо каждую букву.
– Я очень хочу тебе верить, Мия, – произносит отец. – Но ни один человек, принимающий наркотики никогда не скажет, что он наркоман. Потому что они воздействуют на эмоциональную часть человека, а приносят вред – его физической части. Никто не признает, что он делает что-то плохое, когда чувствует, как ему хорошо… Это факт.
– Я ушам своим не верю. Ты говоришь какой-то бред. Я вообще не верю, что это ты папа.
– Прости, – цедит отец сквозь зубы. – Но анализ придётся пересдать в моей клинике. А до этих пор ты посидишь дома.
– Это что домашний арест? – возмущаюсь.
– Называй как хочешь. Если новый анализ будет чистый, вернёшься к своей жизни. Правда, с университетом нужно будет что-то решить.
Взлетаю со стула.
– Значит вот так, да? – упираюсь ладонями о столешницу и наклоняюсь. – Ты мне не веришь? Совсем-совсем. Я не заслужила даже капли твоего доверия, хотя всегда была примерной дочерью и старалась.