Моя опасная леди
Шрифт:
Через час героини были выбраны: Евгения Андреевна Летова, пятидесятилетняя, совершенно седая, несколько чопорная врач-педиатр, всю жизнь посвятившая лечению малышей; Алевтина Семеновна Грибова, добродушная полноватая брюнетка тридцати пяти лет, домохозяйка с педагогическим образованием, которая воспитывает пятерых детей и заботится о муже; и Татьяна Эдуардовна Волкова, яркая шатенка, которая, несмотря на свои двадцать четыре года, уже занимала пост заместителя директора одного из крупнейших литературных агентств Тарасова.
Лера села на телефон, чтобы созвониться с отобранными
Самое забавное, что за всеми этими хлопотами я не заметила, как выпила весь чай, и опомнилась только тогда, когда в очередной раз поднесла чашку к губам и ощутила разочарование от того, что она пуста. Надо же, а напиточек-то и в самом деле ничего! И, похоже, эффект дает положительный, так как после столь долгих бесплодных раздумий мы вдруг так быстро справились со своей задачей.
Галина Сергеевна дождалась, пока Лера перепишет примерный сценарный план набело своим четким почерком, и отправилась к Евгению Ивановичу, здраво рассудив, что мне показываться ему на глаза пока не стоит. За это я ей была страшно благодарна, так как не думала, что Евгений Иванович уже успел остыть после утреннего разноса.
В отсутствие Галины Сергеевны позвонил Павлик, который добавил мне еще толику оптимизма: лечащий врач Кати сказал, что в ее состоянии произошел перелом и девушка непременно выживет. Это была лучшая новость за весь этот понедельник, который как будто взялся на деле доказать справедливость своего эпитета.
Наша режиссер принесла с собой тоже неплохие известия. Сначала шеф принял ее несколько более сурово, чем обычно, но наш планчик привел его в более приятное расположение духа. Евгений Иванович поинтересовался, чья это идея, на что Галина Сергеевна честно ответила, что Федина. Шеф нахмурился с показной суровостью, а потом рассмеялся и добавил, что Лебедеву бесполезно наказывать, так как ей все идет на пользу. Затем пожелал нашей группе успехов и милостиво простился с нашим режиссером.
Одним словом, с работы в этот день мы расходились в гораздо более радужном настроении, чем приходили. Впрочем, конец рабочего дня сам по себе может служить повышению настроения.
Глава 8
Во вторник до обеда у меня было до некоторой степени свободное время, так как доктор Летова должна была начать прием своих маленьких пациентов только в два часа дня, а мы запланировали для начала заснять наших героинь на их рабочих местах. Что до остальных дам, то госпожа Волкова вчера вечером отбыла в командировку и должна была вернуться только в среду, а Алевтина Семеновна маялась пока насморком, пообещав лично позвонить нам, как только ей станет лучше.
В нашем кабинете Лера общалась с Федей — ребята увлеченно обсуждали пользу сыроедения и вегетарианства,
— Всем привет, — бросил он. — Ирина, выгляни на минуточку.
— В чем дело, Гурьев? — спросила я его, выйдя в коридор.
— Есть новости.
— И какие?
— Печальные: в морг поступил труп женщины с характерными признаками отравления цианидом. Причем труп этот пролежал дома три дня.
— Кошмар какой!.. — проговорила я потрясенно. — А кто она?
— Пенсионерка, Александра Богдановна Кочетова, — Валерка посмотрел на меня с таким выражением, будто эта фамилия должна была меня заинтересовать.
— Валера, я не совсем понимаю, какое отношение могла иметь ко всему этому делу какая-то пенсионерка.
— Ирка, я на тебя поражаюсь! — воскликнул Гурьев. — Александра Богдановна была одним из самых активных членов Комитета солдатских матерей. Она плешь проела сотрудникам всяческих инстанций, добиваясь эксгумации трупа своего сына, погибшего в Чечне.
— Господи, зачем ей это было надо? — изумилась я.
— В том-то и дело, что четких причин покойная не называла, твердила, как ненормальная, что уверена в том, что ее сын жив, а в цинковом гробу привезли чужое тело.
— Какая-то странная история… — протянула я. — Ты думаешь, что все это как-то связано с нашим делом?
— Уверен, Ирина, уверен. Покойная что-то знала…
— Валера, а почему она пролежала, как ты говоришь, три дня?
— А она одна жила: муж давным-давно умер, единственного сына год назад убили, из всех родственников остался только брат. Вот он-то и обнаружил сестричку. Она не приехала к нему в субботу на день рождения, Иван Богданович прождал все воскресенье, а в понедельник поехал выяснять, что случилось с сестрой.
— А цветок там фигурировал? — спросила я.
— Думаю, что был, да сплыл. Брату, как ты понимаешь, сначала было не до этого, а после нашего визита к военкому… — Гурьев многозначительно помолчал. — Пройдет теперь у милиции этот случай как самоубийство на почве старческого маразма и помешательства на навязчивой идее.
— Валерка, ты бы с братцем поговорил. Может быть, у Кочетовой остались какие-нибудь важные документы?
— Сейчас не получится: ему еще сестру хоронить, а вот к концу недели попробую. Он как раз начнет наследство разбирать, вот я с ним и встречусь. Я его соседа хорошо знаю, он меня Ивану Богдановичу и представит как-нибудь деликатно, а там посмотрим.
— Больше у тебя новостей из морга, надеюсь, нет? — спросила я замолчавшего Гурьева.
— Пока, слава богу, нет. А у тебя что нового?
— А что у меня может быть нового? — пожала я плечами. — Работаю, реабилитируюсь в глазах шефа. Да, вот еще что: Пашка вчера вечером звонил из больницы, Кате лучше, возможно, она скоро придет в себя.
— А вот это действительно здорово, — обрадовался Валера, а потом вдруг помрачнел: — Слушай, Ирин, я ведь совсем не подумал: ей могут помешать выздороветь, дело-то крайне серьезное.