Моя подруга – месть
Шрифт:
И вдруг возникла в памяти та особенно гнусная ухмылочка Рэнда, когда он говорил: «Даже не притащу сюда припадочного инфанта, хотя это было бы уморительно». Тогда Марьяна содрогнулась, подумав, что перед нею обыкновенный садист. Но он был редкостный садист, потому что угрожал Надежде – говорил, что будет пытать ее сына, а она-то не способна была понять и «оценить» его «юмор».
Однако… однако здорово же рисковала Лариса, приглашая Надежду к себе в дом, рекомендуя ее Виктору! Впрочем, это как раз в духе Ларисы – с ее пристрастием ходить по краешку, по самому острию. Шантажировать богатеньких молодых сусликов, с которыми была знакома в их общем партийно-обкомовском прошлом, – и беспрестанно рисковать, что будет разоблачена. Изо дня в день видеть Марьяну, которая могла бы и узнать свою и Бориса мучительницу. Конечно, конечно, и от шантажированных обвинителей, и от простушки Марьяны Лариса всегда могла отбрехаться, а вот если бы Надежда что-то заподозрила… Но, наверное, Лариса бдительно следила за тем, чтобы никто не проговорился, где она рожала. А даже если бы и проговорился? Ну и что?! Ларисе повезло. Надежде – нет. Какие могут быть подозрения?
А может быть, рисковая натура Ларисы здесь ни при чем? Или здесь-то как раз и кроется то самое удивительное совпадение?
Нет, Вахаев не мог не предупредить свою клиентку (и давно знакомую, судя по доверительности их отношений!) о том, где находится «зона риска».
– Не мог не предупредить, – прошептала Марьяна – и поняла, что, как ни тянула она время, как ни «размазывала» размышления, все же настала пора наконец вспомнить о том роковом перепутье, на котором она столь надолго задержалась, боясь взглянуть в глаза правде.
Рэнд… Алхан Вахаев – без разницы – должен был знать Ларису, и она должна была знать его!
«Нет, не могло, не могло этого быть!» – крикнула ее душа.
Но это было. Это есть.
«Совпадение! Вахаев и Лариса случайно встретились в Каире! Алхан захватил семью Виктора Яценко и увидел среди заложников Ларису. И тут они узнали друг друга и… Но почему она мне ничего не сказала, когда я сообщила, что знаю настоящее имя Рэнда?!»
Нет!
Марьяна открыла глаза и посмотрела на дверь. Bсему этому могло быть только одно объяснение. Ни Рэнд, ни Вахаев – тьфу, то есть они вдвоем, то есть он, этот убийца, в глаза не видел Ларису прежде. А она не видела его. Рэнд – не Алхан Вахаев. И бывший главврач бывшей клиники «Эмине» находится сейчас где угодно, где угодно, только не в этом доме, не в Каире!
Как ни странно, теперь ей стало легче дышать.
О Боже… Кем же она себя возомнила? Господом Богом? Всевышним судией? Рефери в поединке, которого нет? Агатой Кристи? Или героиней дамского романа, которая, между хлопаньями в обморок и задиранием юбок перед героем и антигероем (правда, от Марьяны, к счастью, ничего такого не требовалось) мимоходом распутывает хитросплетения интриг и воздает каждому по заслугам его? Да, да, Законом Всемирного Воздаяния – вот кем она себя возомнила. Но вовремя спохватилась, потому что все костяшки на ее счетах оказались фантомами. И хорошо еще, что она вовремя перестала ими щелкать, этими счетами.
Марьяна с силой сцепила пальцы. Eй хотелось причинить себе боль, хотелось как-то наказать себя за обвинительные измышления, в которых не было ни намека на правду. Вот именно! Хоть одна бы деталь, на которую можно опереться!
Да нет, лучше не надо. Hеизвестно, чего наворотил бы ее жалкий умишко, если бы и в самом деле открылось ей нечто столь же очевидное, как те слова Ларисы: «Эра милосердия кончилась!» – так сказать, прямое признание обвиняемого. А пока все улики косвенные. И даже неправдоподобные. Потому что тайное знакомство Ларисы с Рэндом непременно означает ее участие в заговоре против Виктора, а это не только чудовищно, но и просто глупо: Лариса слишком многое теряет! И если все блага жизни на нее при Викторе сыпались как из рога изобилия, то после его смерти ей все придется зарабатывать самой. Говорят, что деньги делают деньги, но это – формула для деловых людей, а не для хорошенькой женщины!
Марьяна попыталась встать – и поморщилась. Казалось, занемели не только мышцы, но и все косточки. С трудом выпрямилась, сделала несколько шагов к окну.
Небо по-прежнему темное, но это, наверное, из-за того, что в комнате горит яркий свет. А если его погасить, то увидишь бледные тона рассвета. До шести, до восхода солнца, остался час… а по истечении этого часа можно окончательно похоронить всякую надежду на спасение. И даже если незадолго до семи утра сюда ворвутся отряды полицейских на джипах, конях или верблюдах, будет поздно.
Спасение возможно только… тайное. Под покровом ночи!
Ну что же, остается еще час этой внушающей надежду темноты. Не проводить же этот час, вцепившись в оконную решетку, чувствуя, как уходит время, как с каждой секундой убывает жизнь!
Замлевшее тело требовало движения, и Марьяна принялась нервно расхаживать по комнате. Hа столе царил страшный беспорядок, поэтому она накрыла остатки еды салфетками, поправила смятые шелковые чехлы на креслах, подобрала Ларисину сумочку, так и валявшуюся незастегнутой. Из шелковой алой пасти сиротливо торчал карандашик – им Марьяна писала свое послание, врученное Китмиру-почтальону, – да поблескивала сломанная пудреница, которую она потихоньку забрала у заснувшего Саньки. А крышка-то все еще валяется под диваном!
Марьяна опустилась на колени и заглянула под диван. Как интересно! Сыщется ли на свете такое ложе, из-под которого вовремя выметают пыль? На толстом сером «ковре» отчетливо вырисовывался след, который прочертила отлетевшая крышечка. Она лежала довольно далеко, и Марьяне пришлось лечь на пол и чуть ли не втиснуться под диван, прежде чем удалось кончиками ногтей зацепить крышечку и подтянуть ее к себе.
Наконец-то она встала, стерла с крышки пыль – и обнаружила, что там, где была прежде Санькина фотография, лежит еще одна. Правда, фото было повернуто оборотной стороной вверх. Марьяна даже решила, что это листок плотной бумаги, проложенный просто так, чтобы закрепить Санькин портрет, но увидела выцветший штамп «Kodak» – и поняла, что и это фотография.
В любой другой миг жизни она не прикоснулась бы к ней. В любой другой… но только не сейчас.
Передернув плечами, по которым вдруг пробежал озноб, Марьяна дрожащими, непослушными пальцами вытащила фото, повернула лицевой стороной – и с удивлением вскинула брови. Но тут же в горле стало сухо, она взялась за сердце – да так и застыла, разглядывая изображение двух мужчин.
Одного из них – большого, вальяжного, лет пятидесяти, с властным выражением красивого, хоть и несколько расплывшегося лица – она не раз видела, хотя и не была с ним знакома. Это был Анатолий Анатольевич Кобрин, отец Ларисы, бывший завотделом обкома, бывший глава фирмы по сохранению партийных денежек, разоривший эту фирму и оттого покончивший с собой. Он как раз и был снят на фоне старинного здания, где разместилась эта самая фирма, вытеснив общество «Знание». А вот и новая вывеска: «Инвест-КП». А рядом с ним, приятельски приобнятый Кобриным за плечи, сиял широкой улыбкой не кто иной, как… Виктор, Виктор Яценко – правда, лет на шесть-семь моложе, чем сейчас. Марьяна узнала Виктора сразу, и ей не помешало то, что у его изображения были… выколоты глаза!
И в ту же самую секунду, когда взгляд Марьяны, оторвавшись от страшного изображения, испуганно заметался по стенам и уперся в пейзаж с изображением ожившей мумии, она вспомнила умильный блеск этих самых глаз Виктора, расхваливавшего доктора, у которого лечилась Лариса: «Дело свое он знал туго. Художник, истинный художник!»
Итак, небеса в очередной раз прямо и недвусмысленно ответили на прямой вопрос Марьяны. Дважды ответили! И вдобавок она поняла, почему «грабители» не тронули пудреницу. Ведь там был портрет «любимой подруги» Ларисы! Подруги по имени Месть!