Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Унизительный ступор.
Умаляющий страх.
Жалкость и нестойкость ее положения только усиливалась его страстным напором. Кто она? — иммигрантка в поисках гранта, мычащее существо без знания языка, целка с акцентом в побеге от низких желаний и в поиске низких цен — просто никто.
Он, приехавший сюда двадцать лет назад, звериным нюхом все это знал.
— Открывай, открывай, — шептал он, пока она копалась с ключами в надежде, что, войдя в свою комнату, сможет захлопнуть
Но у нее не было своей комнаты — он всем тут владел.
Она — не владела собственным телом. Ноги подгибались, руки дрожали. Без работы, без родины… У нее не было чувства собственной значимости. У нее не было больше страны.
Порабощаясь им, она порабощалась Америкой: на нее наступала грозная рожа, желающая что-то от нее получить, но не дающая взамен ни-че-го.
Он наступал, она отступала.
А на самом деле лишь каждым шатким шажком подтверждала то, что знала давно.
Она открыла дверь и вошла, он ввалился за ней. Она практически его пригласила сама. Сказала: «входите» — все же хозяин! Пытаясь перевести разговор и раздевание на другое.
Он же — давно уже понял, что победил.
Победил, когда впервые увидел ее и не отвел взгляд; победил, когда она начала его физически избегать, эмоционально ни на секунду не забывая о нем; победил, когда она распахнула перед ним пах и дверь, вздыхая, взывая… а он — раздевая и разымая, размазывая по стене самообладание жертвы, рассказывая об этой стране.
— Ухо надо тут держать востро, — а вообще можно жить. Попутно отмечая отметины родинок на ее теле, с похотью комментируя, какая у нее мягкая грудь («я тут все своим трудом и горбом заработал — зато сейчас могу отдохнуть»).
Снимая штаны. Отнимая уверенность у нее, таким образом возбуждая себя. Говоря, что и машина жены, и дом, и все дорогостоящее добро/барахло приобретено на наличку — «не в кретинский кредит».
— Тебе надо тоже научиться вертеться.
Пока он двигался, она смотрела в окно.
— Ничего, у тебя тут все будет в порядке, я знаю. Сам был таким иммигрантишкой. Как все, начиная с нуля.
Он все знал и про себя, и про страну, «в которой крутился».
— Ты тоже крутись. Все мои квартиросъемщицы через это прошли. Сдал вам за малую цену — увидев тебя. Получи специальность, чтобы тут пригодиться. Может, в медсестры или счетоводство? Для парикмахерши ты слишком умна…
Уже выходя из двери, готовясь к встрече детей и жены, пригладив и без того прилегающие к голове сальные волосы:
— А вообще в Америке необходим опыт работы. Ты от меня больше не бегай, потом повторим.
На прощание оглядев ее снова (она встала, собираясь закрыть за
— Не беспокойся, у меня есть ключи.
Ухмыляясь победно. Помахивая в воздухе громыхающей связкой.
Оставив в теле гадливость.
Она навязчиво думала о кухонной тряпке — сейчас уйдет и примусь оттирать захватанную пальцами дверь.
Взяла лежащий на раковине матерчатый, бесформенный ком — лоскут старой рубашки.
Грязные потеки остались на двери.
Ее передернуло. Особенно неприятными были эти противная стылая влажность и холод.
Бросила тряпку в ведро. Вытерла руки сухим полотенцем. И сразу же показалось, что оно впитало в себя всю мокроту.
Кинула его в стирку и достала другое, сухое.
Надела шерстяной свитер и попыталась согреться его теплотой.
Сдернула простынь с кровати. Села на холодный матрас (цепкий целлофан так и не сняли) и сунула руки подмышки. Пытаясь выйти на сушу.
Выплыть из отвратительной ямы, избавиться от мокрого раскрытого рта.
Шаги над головой — он там победно с чем-то возился, ронял на пол предметы — она, под ним, была на дне, в западне.
* * *
Через два дня под дверью Александры Арамовны появилась записка с крупными квадратными буквами: «я нашел более подходящих жильцов».
Отец не спросил, что на самом деле произошло, хотя Саша ждала.
Намеками пыталась ему объяснить, но было неловко.
Просто безо всяких объяснений вдруг зарыдала.
Взгляд отца замер на синяке у нее на руке.
— Что произошло? — спросил он.
— Ничего, — сказала она и бросилась в ванную.
Захлопнула за собой дверь, села на пол. Плечи ее затряслись.
Пытаясь заглушить плач, она все же таила надежду, что отец будет стучаться и упрашивать открыть дверь. Прислушалась — ничего не было слышно. Затем заскрипели пружины кровати.
Когда она вышла из ванной комнаты через десять минут, отец громко храпел.
Что касается их выселения, он не пытался ни сопротивляться, ни возражать.
Не встал на дыбы он и тогда, когда Саша потратилась на покупку моющих средств и затратила целую неделю на отчистку и отбелку квартиры, а лэндлорд не отдал им положенный по закону, равный месячной квартплате залог.
Отец пошел «разбираться» по поводу денег, но вернулся ни с чем.
Лэндлорд давно понял, что не вступившийся за дочку отец бессилен и слаб.
VI