Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Я вспоминаю дневники, которые вела в заключении одна из «сестер»:
— Я нахожусь в неосвещенной комнате безо всяких предметов. Воздух сперт, наверху — какая-то деревянная штуковина, похожая на трубу. Через нее в помещение проникают миазмы. Я ложусь на жесткую лавку, потом на пол — разницы никакой нет. Стены мертвенны, как кожа мертвого человека. Меня скоро убьют? Смерть — это всего лишь «идея». Мои движения ограничены стенами, мысли — четвертушкой бумаги.
Психотерапевт настораживается и говорит:
— Вы до сих пор находитесь в полной зависимости от Вашей матери. Все, что Вы мне говорите, указывает на то, что метафорически Вы так и
6
Как только я оставила в покое «сестер», у меня появилась новая женщина.
Пытаюсь попасть в одну из точек диска со сверкающим лейблом «Валайда».
Крутится пластинка со стертыми дорожками и шипит. Заново, заново заедает. Там черная островерхая шапка, надетая после стирки на банку. Пустая стеклянная банка без глаз, без лица — как голова!
«Придаю форму», — говорит мать.
Я зажмуриваюсь. Меняю диск со стертыми дорожками на блестящий. Кручу его все быстрей и быстрей. Я исключила из диеты все жирное и соленое, я похудела, отпустила кудри и стала как ангел, что позволяет мне легко перепрыгивать с края пластинки на середину и менять дорожки. Главное — очутиться в правильной точке, для этого не нужно никаких психотропных веществ.
Нет смысла возвращаться к эпизодам из прошлого. Один раз записать и забыть: на мне коричневое трикотажное платье, наэлектризовывающее жидкие волосы почище «Детского мыла» с серым зернистым фото ребенка на дешевой, но ароматной обертке, грудь хочется спрятать: как-то неудобно торчит. Четырнадцатилетняя, непривычная к «выходам в свет», я собираюсь в божественный БДТ, фарширую сумочку помадой, биноклем и пудрой. Мать как пластинка заедает, шипит: «Ну ничего не может надеть, все перекошено!» И действительно, у пластинки моей жизни перекошена одна сторона. Такое бывает, когда пластмасса пролежит слишком долго на солнце. Ах да, дача и солнце! Зеленые побеги карабкаются по железобетонным штырям, которые отец воткнул в почву, а я в духоте парника собираю пупырчатые, еще недозревшие огурцы. Вечером он приходит с работы, открывает калитку, осторожно отводя в сторону набухшую ветку сирени, чтобы вчерашний дождь не попал на лицо; мать говорит: «Опять все сожрет! Фрукты, овощи — детям!»
Валайда гладкая, черная, черты резкие, как у блэк буч в овощной лавке вчера. Заметив, что я тру тонкие, практически нерасщепляемые слои полиэтилена между пальцев, та усмехнулась: «Вот и я тру, тру, и все без толку, раскрывание этих пакетов выводит меня из себя!»
Я тру невидимые пленки прошлого друг о друга.
Я вижу крутящийся диск и, как магнитной головке, которая читает хард-драйв, мне нужно просто очутиться в нужной точке пластинки, чтобы расцветить мрак моих нервных клеток Ва-лай-дой!
Учебник по попаданию в прошлое предлагает использовать «резонанс»: если я ощущаю прилив энергии, глядя на гусиные перья, то раньше была птичницей или писарем в штабе; если чувствую волнительную дрожь где-нибудь в Чаттануге — там родилась Валайда — то это и есть моя прошлая жизнь.
В качестве «измерителя дрожи» нужно изготовить собственный маятник.
У меня это не маятник, а оправленная в мельхиор окаменелость, кулон с фоссилом, который привезла из Казахстана сестра (летала в Астану усыновлять малыша, да так и вернулась ни с чем, не найдя никого «с неазиатскими щечками»).
Кладу перед собой распечатанные с Инета фото Валайды. Маятник качается поочередно
7
Психотерапевт смотрит на меня с сожалением. В качестве домашнего задания я приношу каталожные карточки, на которых неразборчивым почерком накарябала несколько предложений. На таких В. Сирин писал про Цинцинната, который оказался в тюрьме, потому что был непрозрачен. Играющую на тромбоне Валайду Сноу посадили за то, что в белой рыбной Европе она была чужеродной и ее черная кожа так отличалась от молочного эпителия доброкачественно-сдобных датчанок.
Валайда Сноу! Черный рассыпчатый снег, который я растираю по телу. Мои короткие волосы после душа торчат как терновый венец. Вчера парикмахерша-афро-американка, с помощью колледжа красоты стараясь «вырваться в люди», практиковалась на мне, а я представляла ее в обнажающем оранжевом платье, въезжающей на сцену на огромном барабане с тромбоном в руках! Все остальное — за скобками. В том числе и то, что она прижалась ко мне пышным бедром, а я опустила глаза.
На карточках — мессиджи, пришедшие мне в голову во время самогипноза.
«Вышла, прошлась. На углу стояла девица, чего-то ждала. Вдруг — грязный пиджак, распахнул полу, там, среди каких-то лохмотьев — то, что мне нужно».
«Они не почитают лесбийские отношения. Подозревают, что все женщины находятся между собой в иллицитной связи. Говорят, что в тюрьме мне вправят мозги».
«Пить почти не дают. Губы сухие, разбиты. Но несмотря на весь ужас моего положения в камере, закрываю глаза и чувствую приятное напряжение на губах. Мысленный мундштук во рту. Свободно вдыхаю, наполняется свежим воздухом грудь. Руки сами по себе начинают двигать кулису. На мне — легкое кисейное платье (сейчас полечу!), на меня в восторге смотрят сонмы людей. В каком-то параллельном существовании это все со мной происходит и я дую, дышу, а в этом существовании прошу тюремщика дать мне, для увлажнения губ, лосьон и воды».
Психотерапевт щурится и говорит:
— Я давно подозревала, что Ваша мать слишком рано прекратила кормление грудью, у Вас оральная фиксация налицо!
8
Чтобы попасть в прошлое, учебник по реинкарнации предлагает использовать сны. «Попробуйте вечером подумать о том, что Вам хочется увидеть во сне — и оно Вам приснится».
Накануне я представляю, как Клод Кахун встречает Валайду. Делает коллаж из черных и белых рук, обнимающих пляжные валуны. Помогает раздеться в гримерке после концерта (губкой смывает с ее разгоряченного тела накипь охочих до чужой красоты зрительских глаз и ресниц). Надевает на нее мазанную размашистыми белилами театральную маску. Преподнеся корзину цветов, приглашает в богемный салон. Валайда попадает в капкан!