Моя преступная связь с искусством

Меклина Маргарита

Приезжает и, завидя освещенные окна, заслышав хлопки шампанского и искристый смех, отпускает шофера. Открывает не закрытую на замок дверь — и звуки стихают, оказываясь записью на пластинке; внутри квартиры — похожая то на мужчину, то на женщину Клод. Кроме нее и «сестры», там больше никого нет. Валайда поворачивается, чтобы уйти, но в груди жжет любопытство. Когда она смотрит на Клод — возникает расползающееся где-то внизу ощущение, как будто выпила бокал вина. Никуда ты теперь не уйдешь, заявляет Клод в распахнутой на груди мужской рубашке. Валайда выбегает на улицу — шофер вместе с ее любимой мартышкой в «Мерседесе» орхидейного цвета уехал, так что выхода у нее нет. Она как бы нехотя возвращается. Клод и Сюзанна сидят, обнявшись, в углу на

кушетке, заваленной театральными реквизитами, только теперь Клод — в платье, а Сюзанна в tuxedo.Валайда достает тромбон, встает напротив них и начинает играть. Они на кушетке оказываются то на спине, то на животе, переплетаясь руками, волосами, ногами, а она левитирует над ними с тромбоном, извлекая из него щемящие звуки. Они приподнимаются над кушеткой и парят рядом с ней. Она опускается вниз и ложится. Клод спускается, гладит тромбон. Валайда рыдает: наконец-то понимают не только ее, но и ее музыку, то, чему она отдала всю себя. Закидывая голову, Валайда ощущает на себе такие непривычные ей женские руки и видит летающую над ними Сюзанну с зеркалами в руках. В зеркалах — две постели и в каждой из них — черное и белое тело. Это лучше, чем кокаин!

Несмотря на вечернюю подготовку, вместо салона сестер-сюрреалисток я неожиданно вижу во сне отца. Мы — на острове Джерси. Забираемся на чердак. Он долго что-то там ищет, копаясь в пыли, чучелах белок и сов и сломанных одноногих штативах, потом достает пишущую машинку из-под вороха старых газет. Буквы чередуются с проеденными жуками мелкими дырочками. Смахивает опилки с выгравированной на ней фирмой: Hermes.Поправляет катушку с черной лентой, проверяет каретку. Каретка не двигается. Что-то заело. Тогда отец надевает очки для чтения (глаза выглядят большими и беззащитными), берет какой-то инструмент с неоструганной полки, начинает чинить.

Я просыпаюсь. Загадываю: если сейчас с книжной полки упадет вываливающаяся корешком книжка, я видела его наяву. С нетерпением жду. Мы вместе с ним побывали на острове Джерси! Клод Кахун с «сестрой» укрывали от немцев пленного чеха, сбежавшего от изматывающих известняковых работ — а я спасла папу! Переместившись в прошлое, переселила его из ставшего ненавистным Района Залива, где они с матерью лаялись, на живописный остров в проливе Ла-Манш. Ведь мать, несмотря на его уговоры, отклоняла все идеи о путешествиях — а он столько всего хотел повидать!

9

Решила сказать ей, что больше не нуждаюсь в ее бизнес-услугах. За каждую сессию и так плачу пятьдесят баксов. Ну сколько можно талдычить мне «материнская утроба — тюрьма»? Кладу перед ней листы бумаги с напечатанными на них фотографиями и фактами из жизни джазистки Сноу и сюрреалистки Кахун. Пусть наконец осознает, что тюрьмы — не сны.

Клод Кахун, р. 1894, французский фотограф, писатель, сюрреалистка.

Валайда Сноу, р. 1904, афро-американская джазистка, певица и тромбонистка.

Клод занялась автопортретами, когда ей едва исполнилось восемнадцать.

Валайда вошла в шоу-бизнес в пятнадцать.

У Валайды были сестры: Алвайда, Лавайда.

Клод иллюстрировала книги с Сюзанной М., своей сводной сестрой.

Клод исполнила роль в спектакле «Черная борода».

Валайда выступала в ревю «Черные птицы».

Настоящее имя Клод было «Люси».

Валайду — сравнивая с Армстронгом — называли «Литтл Луи».

В 1937-м году Клод Кахун и Марсель Мур (мужской псевдоним, взятый Сюзанной), задыхаясь в душной политической атмосфере Парижа, перебрались на остров Джерси.

В 1939-м году Валайда, проигнорировав долетающие из Европы сведения о приходе власти к фашистам, отправилась в турнэ со своим женским оркестром.

В 1941-м году она была схвачена немецкой полицией и брошена в тюрьму в Копенгагене.

В 1944-м году гестаповцы приговорили Клод Кахун к смерти и уничтожили ее архив и фотоснимки, в результате чего она не была известна артворлдудо 1980-х годов.

Выйдя из тюрьмы через полтора года, со множеством душевных и физических шрамов, Валайда так и не смогла обрести прежних высот и ее выступления и музыкальные записи были забыты.

Кахун чудом спаслась, но ее здоровье было подорвано и, так и не оправившись после выхода из тюрьмы от болезни, она скончалась в 1954-м году.

В 1956-м году, выйдя на бис четыре раза после музыкального представления, Валайда зашла за кулисы, почувствовала себя плохо и умерла от кровоизлияния в мозг.

Психотерапевт доходит до последнего предложения и говорит:

— Какие красивые женщины. Но ведь они уже умерли?

Я недоуменно молчу. Разве она не хочет признать своей профессиональной ошибки? Извиниться за то, что порола всякую чепуху? Тогда мне легче будет бросить: «Я больше к Вам не приду!»

Затем слышу:

— Игры воображения — это одно, но совсем другое будет, когда Вы познакомитесь с кем-нибудь наяву. У Вас была когда-нибудь постоянная девушка?

10

Сестра сообщает: «Кот обвык и начал лазать по шторам. Сегодня я с матерью побывала у социального воркера. Мать заранее написала на листочке вопросы, а когда я что-то неправильно, по ее мнению, переводила на английский язык, толкала меня ногой под столом. Например, ее интересовало, можно ли прогуливать кота на балконе. Воркер не знала, что ей ответить. Мать сказала, что поводок уже куплен и теперь осталось только решить, выгуливать его на поводке или без. Она вначале попыталась без поводка, но кот чуть не свалился с пятого этажа. А вдруг упадет вместе с поводком — тогда ведь так и повиснет, зацепившись за что-то. Но воркер только пожимала плечами. Мать подталкивала меня: „Переводи, переводи, наверное, ты неправильно объяснила!“ Я повторила вопрос, но воркер вдруг прыснула, захихикала так вот в ладошку и принялась извиняться. Мать еще что-то заставляла переводить, но я отказалась. Мать опять меня толкнула ногой и громко сказала по-русски: „Похоже, ты такая же дура, как и она!“»

Не знаю, что ответить сестре. Хотя она близко живет, общаемся мы по Интернету. Она в основном сообщает новости про материнского гипер-кота и начальницу-лесбиянку, которую иначе как «женщина в роли мужчины» не называет (а по поводу двух геев-пап всегда спрашивает: «так какой из них выполняет роль мамы?»), так что после таких политесов и натужной политкорректности ничего не рассказываю ей про себя. На день рождения подарила мне набор косметики, «чтоб мужики все от тебя обалдели». Зато мать, в Америке не проработавшая ни секунды и поэтому совершенно не знающая цены деньгам, выслала мне чек на шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть долларов и шестьдесят восемь центов, разделив на троих выплату по страховке отца. Тратя налево и направо сумму, которая должна была пойти на установку плиты на могиле! Клик-клик-клик, и вот уже читаю про другого кота:

«Последняя работа Кахун — серия фотографий под названием „Кошачий Путь“. На каждой из них мы видим стареющую женщину с повязкой на глазах и поводком, ведомую кошкой. Какое удручающее производит она впечатление! Босая, в старой, криво застегнутой блузе и велосипедных, обвязанных шпагатом, штанах, уставившаяся куда-то вверх, с неопределенным выражением на лице, покорно следующая за пушистой, ушедшей на метр вперед, уверенной кошкой. На заднем плане фото виднеются ухоженные белые пирамидки, могилки, кресты. Кураторы проходящей до 25-го сентября в Париже выставки пишут, что эта серия фотографий задается вопросом о том, что такое на самом деле реальность. Кахун любила кошек, а кошка — это символ посредника, осуществляющего интуитивный контакт между видимым и невидимым, открывающего двери в другие миры».