Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика

Сатановский Евгений Янович

А она, несмотря на то, что уехала в возрасте, который в Америке считается абсолютно неперспективным для трудоустройства, была взята на работу с лету. Поскольку была оптимистична, энергична и готова вкалывать на любом месте. И на момент написания настоящей книги работала на двух работах и танцевала в местном женском самодеятельном коллективе, с выездами на гастроли в Мексику и Канаду. Чистый хеппи-энд.

Так вот к чему все это: Лера Бабаева в спорах о разделе западных посылок не участвовала ни-ко-гда. И в самих разделах тоже. Хотя входила в верхний

эшелон отказного движения. За который на Западе боролись персонально, по фамилиям. Пристально наблюдая за жизнью этих людей, чтобы чего с ними из-за очередной флуктуации и обострения властей предержащих не случилось. Не участвовала она из принципа. Противно ей это было. Привыкла сама на себя полагаться и сама себя кормить. И была она такая не одна.

Человек, где бы он ни оказался и как бы ни сложилась его жизнь, обустраивает под себя окружающую среду. Даже если он Робинзон. Живет на необитаемом острове. И кругом сплошные тропики, пираты и карибы-людоеды. Что мало соответствовало положению отказного движения в СССР. Народу в нем оказалась тьма. Остров, как у Стругацких, обитаемый. Времена на излете характерного для предшествующих эпох зверства. Ну, и с климатом тоже ничего. Автору довелось много путешествовать по Америке и Израилю, периодически попадая и в места, расположенные много южнее.

На фотографиях в глянцевых рекламных журналах, «Вокруг света» и «ГЕО» Карибы, Эфиопское нагорье и юг Аравийского полуострова – рай. Если не попадать в тропический ливень или хамсин. Средних размеров песчаную бурю или ватную парилку посреди ночного (!) океана. Сентябрьский ураган в открытом море или август в пустыне. Где-нибудь посередине между Большим Каньоном и Долиной Смерти. Или снежный шторм с Атлантики. Посреди теплого майского дня. У русской средней полосы есть свои недостатки. Но достоинств…

Русские на рупь дороже

Так вот, в умеренно неблагоприятных условиях позднего Советского Союза отказники, спрессованные с культуртрегерами и прочими активными евреями, создали свой мир. Еврейский. Как они, родившиеся и выросшие в СССР, не знавшие ни Запада, ни Израиля, его понимали. С лекториями. Походами в лес. Детскими садами. Фестивалем еврейской песни – в знаменитых Овражках. Квартирными спектаклями – пуримшпилями. Юридическими консультациями. Системой взаимопомощи. Самиздатом – лучшим в тогдашнем СССР. Неформальными объединениями.

Из них к концу 80-х выросло все будущее еврейское независимое движение страны. Которое, в конечном счете, переросло в еврейские общины и организации постсоветских республик. А в Израиле породило феномен большой русской алии 90-х и 2000-х. Первой, которая ниоткуда не бежала. Не разрывала контактов со страной исхода. Не была ограблена властями. Что принесло Израилю куда больше, чем можно было предполагать в самых радужных мечтаниях. Дало ли это евреям то, о чем они мечтали? Ну, тут кому как.

Маленькая провинциальная левантийская страна 1990-го с ортодоксами, арабами и восточными евреями, которую

впервые в жизни увидел в сентябре того года автор, имела мало общего с Израилем, куда стремился из Советского Союза еврейский отказ. Жаркая летом. Промозглая зимой. Похожая на что угодно, кроме той картинки, которая сложилась у приезжих в голове. На которой Израиль был чем-то между Японией и островом Манхэттен. Как их, по журналам, могли представить себе люди, ни разу не бывавшие ни в Японии, ни на Манхэттене. Что называется, ой-вей. Как там, в Библии, в истории про Моисея? Которому евреи припомнили, что были у них в Египте «и лук, и чеснок, и разные мяса»…

Эмиграция вообще не сахар. Трагедия. Даже если ее в качестве трагедии не понимаешь. Или поначалу не ощущаешь. Ты рвешь связи. Теряешь обустроенную среду обитания. Отказываешься от всего привычного. Друзей и родственников рядом нет. Быта нет. Будущее неясно. И ладно бы тебя окружали те, кто только и думает, как тебе помочь. А не облапошить. Нажиться на тебе, пока ты еще новичок. И ты к тому же не знаешь правил игры. Не понимаешь языка. Подписываешь, что дают, не вникая в суть бумаги. Тем более в примечания мелким шрифтом внизу страницы. Эмигрант по самой природе своей – жертва любого наглого мошенника. Лох – мечта афериста!

Хотя, будем честны, тех, кто помогал, было много больше. Не по долгу службы – по велению души. Из общечеловеческих принципов. Потому что помнили себя такими же. И совести у них было куда больше, чем у многих чиновников, которые должны были репатриантами и эмигрантами заниматься от имени государства. Если бы не эти люди, многие из которых могут быть смело отнесены к лучшим, кого автор встречал в жизни, эмиграция была бы куда тяжелее. Спасибо им за тех, кому они облегчили первые шаги на новом месте. Низкий поклон и вечная человеческая признательность.

Что характерно и для Израиля, и для всех прочих стран, куда попали бывшие еврейские отказники. Составившие крошечное меньшинство в человеческом потоке, который ринулся из СССР, едва зимой 1989/90-го открылись шлюзы. Рванул куда глаза глядят. Пока страну не закрыли. Населению были памятны 70-е, когда выпускали. И 80-е, когда выпускать перестали. Страна трещала под ногами. Разваливалась на глазах и на ходу. И вполне могла развалиться совсем, похоронив под обломками миллионы. Как позже Югославия.

То, что по большому счету в СССР обошлось, по мнению автора, есть случайность. Абсолютная и непредсказуемая. Во всяком случае, он лично примерно с 1986 года понимал, что дело идет к развалу. Для чего не нужно было иметь допуск или семь пядей во лбу. Достаточно было следить за происходящим, вспоминая классиков марксизма-ленинизма. В отказе автор никогда не был, но в состоянии предстартовой готовности – вполне. И если бы не съездил волей случая в 90-м за границу, когда ворота открылись, новый СССР был в диковинку и всех, кто был оттуда, буквально носили на руках, кто знает, писал бы он, сидя в заснеженном Подмосковье, эту книгу.