Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика
Шрифт:
Со времен библейских Эзры и Нехемии, возражая против смешанных браков, очередные отцы избранного народа говорили именно об этом. И ради этого стояли насмерть. И противостояли ассимиляции, калеча судьбы. Иногда свои, но чаще все-таки чужие. Однако – это теоретическое обоснование процесса. А всякая теория под собой имеет еще и практику.
Практика эта, как всегда, была простой, как шпала. Кто командует общиной. В чей храм идут молиться. Кто ведет обряды календарного и человеческого цикла. То есть женит, хоронит, принимает детей и отмечает праздники. Кто собирает налоги. И вообще – кто в доме хозяин? Что понятно, естественно, простительно и объяснимо. И ровно ничего не значит в реальной жизни.
Особенно в современных государствах. Где люди живут бок о бок. Вместе учатся. Работают. Ходят друг к другу в гости. Воюют в одном окопе, наконец. И между ними складываются простые отношения. Человеческие. То есть мы опять возвращаемся все к тем же самым дружбе и любви. Симпатии и антипатии. Пониманию того, что на этого соседа, по офису или кварталу – неважно, можно положиться. А вот этот подведет под монастырь.
Причем вовсе не обязательно первый будет евреем, а второй нет. И даже скорее обратное. Если ты сам еврей. Поскольку ты на него смотришь изначально не так критически. Он почти свой. Вас многое объединяет. Ты еврей. И он еврей. И вот тут очень может быть, он тебя приложит так… По-братски. А не зевай. Не раскрывай рот. Не спи – замерзнешь.
Сколько автор напарывался в своей жизни – практически исключительно на евреев. Сколько терял денег, поверив на слово, – с тем же результатом и по тому же поводу. И в институте. И на работе. И в общественной жизни. И в бизнесе. Точнее, он напарывался и на антисемитов. И просто на жуликов. Аферистов. Нехороших людей. Разных. Но с евреями это ему как-то было чувствительнее. Может, потому, что он от представителей собственного народа этого подспудно не ожидал. Что, вообще-то, есть кретинизм высшей марки. Но из песни слова не выкинешь.
При том, что всегда в его окружении и окружении родителей среди ближайшей родни и друзей были люди, никакого отношения к евреям не имевшие. И общаться с ними было легко и приятно. И положиться на них можно было в чем угодно. И он их прикрывал, в случае чего. И они его прикрывали. И, надо сказать, не самые плохие моменты его жизни были связаны со всей этой компанией. Скорее наоборот. Что открывает безграничную, хотя и щекотливую тему: о том, как именно евреи живут рядом с теми, с кем живут. Какие отношения складываются между ними. Как все это соотносится с традицией и предрассудками, которые по большей части заменяют традицию. И евреям. И неевреям.
Не будем говорить о врагах. С ними все ясно. Поговорим о «сочувствующих» – как их называли в юности автора его еврейские друзья из Московского института стали и, соответственно, сплавов. Что явно восходило к ироничной характеристике советских евреев как «инвалидов пятого пункта». О тех, кто жил в одной общаге. С кем делили на заводской практике кусок привезенной из Москвы колбасы. Банку консервов. Что важнее, особенно когда кончались деньги, заварку и кусок хлеба. С кем дрались бок о бок на танцплощадках. Ходили на дежурства в ДНД и оперотряды. Травили байки под горячительное. И просто так, за чаем. Корпели над лабораторными. Готовились к экзаменам. Ругались. Мирились. Переживали друг за друга и друзей вытаскивали. Советовались насчет личной жизни. Справляли свадьбы и пытались, по молодости, не допускать разводов. Они вели себя как братья. Да и на самом деле были ими. Часто куда больше, чем прямые близкие родственники.
У каждого из нас одна молодость. И именно это время, как известно социологам, то самое, когда складывается круг будущих человеческих отношений. Часто на всю оставшуюся жизнь. Старшие классы – редко, но бывает. Армия – чаще. Институт – очень часто. Работа – первые несколько лет. Некоторым дана большая удача – обрастать друзьями, как корабль ракушками. Всю жизнь. Где бы ни жил и ни работал, находить близких по духу людей.
Единомышленников или просто тех, с кем комфортно, – не так важно. Что вовсе не означает возможность прожить долго в замкнутом пространстве в одной компании. Даже если, встречаясь с теми же людьми по пять дней в неделю, на работе чувствуешь себя замечательно. Полярники знают это лучше прочих. Космонавты тоже. Но полярников больше, и их опыт зимовок растиражирован литературой. В том числе художественной.
Однако никакая психологическая совместимость не предполагает возможности ее исключительно и только по национальному или религиозному принципу. Религия в принципе гораздо более прочих факторов способствует формированию замкнутых коллективов. В том числе мононациональных. До исчезающе малых величин: сотен или десятков человек.
Именно это демонстрируют на собственном примере хасидские дворы – в том числе потерявшие последнего из наследственных цадиков. Превратившиеся в закрытые, ушедшие в глухую оборону общины. Как сатмарские. И некоторые другие. Представляющие в еврейском народе абсолютное исключение. Так как, сколько бы еврейские религиозные лидеры ни твердили об опасности мира вокруг и необходимости противостоять его искушениям, евреи поступали по-своему. То есть в этом мире жили. Перенимали все, что им там нравилось. Делились своим. И это во времена, когда именно религия была главной формой самоидентификации. Маркером. Цивилизационной основой. Что говорить о современности!
Набивший оскомину пример – Карл Маркс со своей женой-баронессой и другом Энгельсом. Немцем. И масса менее показательных для советского человека, но более близких во времени и пространстве аналогов. Общее дело вообще сплачивает. Будь это охота на китов. Прокладка железнодорожной магистрали по тайге. Или борьба с басмачами. Ситуации, когда или вы все вместе их, или они вас, и тогда всем хана, как-то удивительно быстро проявляют человеческую суть.
После чего, как правило, те или иные отношения остаются до конца. Фронтовой друг – это фронтовой друг. Будь то однополчанин из-под Сталинграда. Или легионер с египетского острова Элефантина. Или с Адрианова вала, на границе с каледонскими пиктами. Соратник по общей борьбе тоже. Будь то красногвардеец Троцкого, чекист Дзержинского, барбудос Фиделя или гладиатор Спартака. И так далее, и так далее, и так далее.
Среди близких друзей, партнеров и добрых знакомых автора были и есть русские и украинцы, татары и азербайджанцы, казахи и армяне, арабы и немцы. А также чеченцы, китайцы, башкиры и один танзаниец из Дар-эс-Салама. Черный, как хорошо начищенный ваксой сапог, но с золотым характером. Об американцах, итальянцах, поляках, чехах и французах не стоит и упоминать. После чего досужие разговоры о той или иной торговой мафии или засилье понаехавших его страшно раздражают.
Не потому, что этих мафий не существует, – они есть. Но если их не будет, придут те, кого по простоте душевной считают и называют своими. И совсем не факт, что они будут лучше. Что население Москвы с некоторым изумлением для себя и обнаружило после памятной войны 90-х за городские рынки. Многие из которых, в конечном счете, русские группировки отбили у группировок кавказских. Что не уменьшило цен и не увеличило ассортимент ни на йоту.
Твердая приверженность к интернационализму отнюдь не означает того, что все люди обладают одинаковыми привычками и традициями. И что традиции одних не могут быть абсолютно неприемлемыми для других. Что в первую очередь касается каннибализма – почтенного занятия аборигенов Южных Морей, Западной Африки и некоторых других регионов. Для евреев, к слову, исторически невозможного. По причине уже упомянутого в настоящей книге строгого запрета на употребление крови. Или рабовладения. Благополучно дожившего в современной Мавритании или Саудовской Аравии до настоящего времени, несмотря на формальный запрет.