Моя жизнь
Шрифт:
Сейчас же пришла моя мать, пощупала мой пульс, приложила руку ко лбу и сказала:
— У него высокая температура.
Послали за доктором.
— У него не только сильный жар, — сказал доктор, — мальчика неблагополучно с левым легким.
Меня тотчас же положили в постель. Оборвались мои экзамены и занятия в колледже.
— Его нужно отвезти куда-нибудь, ему необходима перемена обстановки, — советовал доктор.
Куда? Этот вопрос решил я. Меня тянуло на ферму, в радушную семью Блекуэл, у них мне было хорошо.
На следующее утро, как только начало
Целый день меня трясла лихорадка в поезде, и никого из близких не было со мной. Я ехал один.
Я с трудом поднялся вверх по тропинке и постучал в дверь.
Радостные приветствия сейчас же сменились тревожными вопросами.
— Что с тобой, Эрнест? Ты заболел?
Я опустился на стул и сказал, что моя сумка внизу, у калитки, что у меня нет сил донести ее.
Неделю спустя мистрис Блекуэл писала моей матери:
«Приезжайте скорее, он не жилец на этом свете».
Мать приехала с первым же поездом. Взволнованная, она подошла к моей постели и опустилась на колени. Она молилась так горячо, как я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь молился. Она просила прощения за то, что плохо заботилась обо мне, просила вернуть мне силы и здоровье. Она молилась долго и усердно, и слезы струились по ее щекам.
Когда мать кончила молиться, она сказала мне:
— Завтра мы поедем домой. Бог услышит мою молитву.
На следующий день мы отправились в трудный путь — в Торонто. От станции до нашего дома — в первый раз в жизни — я ехал в экипаже.
Дома меня окружили лаской и заботой, прислушивались к малейшему моему желанию, считались с каждым капризом в еде. На время все домашнее хозяйство было перестроено, чтобы обслуживать меня и угождать мне.
Старик доктор сказал:
— Кормите его как можно лучше. Давайте все, что только ему захочется. Если парнишка прибавит в весе, он будет жить, если нет — умрет.
Помню, как я встал на весы в бакалейной лавке. Мне тогда было уже пятнадцать с половиной лет, а весил я только девяноста фунтов. И это во всей одежде. Через неделю я снова взвесился — весы показали сто два фунта.
Старый доктор сказал лаконически:
— Он выздоровеет, если только не будет рецидива.
Та зима была чудесным временем. За мной ухаживали, меня хорошо кормили, и я начал поправляться. Каждый день мать приготовляла для меня ванну и массировала мои худые руки и ноги. Каждый вечер она сидела у моей постели и подходила ко мне ночью, чтобы прислушаться к моему дыханию. И всегда она опускалась на колени у моего изголовья и тихо шептала молитву, боясь разбудить меня.
Когда я не спал, она молилась вслух.
Уже давно у меня была заветная мечта — иметь ружье. У всех моих товарищей были ружья, и каждую субботу они отправлялись за город на болото и там охотились. Но отец и слушать не хотел об этом, он всегда препятствовал всему, что способствовало моему увлечению естествознанием: он хотел, чтобы я был художником.
Теперь
Итак, разрешение на ружье было дано, правда, при условии, что я приобрету его на собственные средства.
Весной и осенью в наши края залетало огромное количество странствующих голубей. Охота на голубей была любимым занятием моих сверстников. Но я был лишен возможности заниматься этим спортом — у меня не было ружья.
Теперь, когда запрет был снят, я стал следить за дикими голубями с каким-то особенным интересом.
Я никогда не забуду перелета странствующих голубей 20 апреля 1876 года. Огромная стая голубей держала свой путь на север. Они летели, вытянувшись через все небо с востока на запад, покуда только глаз хватало, исчезая дымкой у самого горизонта. В стае были сотни тысяч голубей. И вслед за ней через каждые полчаса появлялась новая, столь же бесчисленная стая. И так на протяжении всего дня. Должен с сожалением сказать, что это был последний массовый перелет голубей, проследовавших над Торонто.
Глава VII
В ЛЕСНОЙ ГЛУШИ
Солнечная, сияющая весна вступила в свои права, и мои силы стали быстро восстанавливаться. Я был уже на пороге юношества.
В июне пришло письмо от моей второй матери, мистрис Блекуэл: она приглашала меня приехать погостить к ним недели на две. Там в моем распоряжении было ружье мистера Блекуэла, и я мог охотиться сколько хотел.
Как раз в это время в тех краях появился Лари Уитти, бывший работник моего отца. Теперь благодаря своему старшему сыну Тому он сам стал владельцем фермы, расположенной в глуши лесов, недалеко от водопада Фенелон-Фольс.
Ларри настойчиво звал меня к себе. Он рассказывал, что в их краях бродит много оленей, медведей и других диких зверей, что там много куропаток, диких голубей.
Я был покорен этими рассказами и в конце июня сел на пароход «Вандербильд», который отправлялся с пристани Линдсей. Через несколько часов мы причалили к берегам реки Гуль-Ривер, у Фенелон-Фольса. На пристани меня никто не встретил.
В кузнице мне сказали, что ферма Ларри Уитти находится в нескольких милях и что дорога идет лесом. Итак, с ружьем за плечами и со свертком в руках я двинулся в путь. Через несколько часов я остановился около деревянного домика — цели своего путешествия.
Я очень быстро подружился с Томом.
Это был юноша с прекрасным сердцем и очень привлекательной наружностью. Он стал одним из моих героев. До сих пор стоит у меня перед глазами его красивое лицо, его мужественная манера держать себя.
Сенокос был в разгаре. Мы усердно работали вчетвером — Том, его две сестры и я — пока не убрали все сено.
В конце июня, после уборки ячменя, Том заболел. Его то знобило, то он горел, как в огне. С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже.