Мозаика
Шрифт:
Голубев отложил столовые приборы и поднял бокал с вином.
– Я предлагаю сначала выпить. И выпить я предлагаю за тебя, – начал он.
– Ты чего, Голубев? С чего это ты вдруг за меня решил выпить? – Елена Никинична прищурилась, словно пытаясь разобраться, где подвох. – Ты что, у меня денег просить надумал? Так у меня нет. Сразу бы сказал – не надо было бы весь этот маскарад устраивать, последние гроши тратить…
– Не нужны мне твои деньги. Когда это я у тебя занимал? Что ты выдумываешь?! Мне без всякого подтекста хотелось бы выпить за тебя. Чтобы всё у тебя было хорошо.
Дмитрий Васильевич чокнулся своим
– Как-то мне все это не нравится… Ну, давай не томи, выкладывай, ты женишься?
– Нет, я не женюсь. Я уезжаю.
– Я так и знала… И не надейся! Не буду я смотреть за твоей квартирой. И убирать за твоим котом я тоже не буду. Найди кого-нибудь другого…
– Ты дослушай. Квартиру я уже продал, так что смотреть больше не за чем. Кота я, правда, еще не пристроил, но соседи вроде хотели его взять. Так что, расслабься. Никаких просьб к тебе у меня нет. Я просто позвал тебя попрощаться. Мне казалось, что будет нехорошо, просто взять и уехать. С Нипишкиными и Петровыми я уже посидел. Тебя туда не звал, зная, как вы друг друга обожаете. Так что решил, вот, с тобой посидеть отдельно…
– И куда это ты собрался? – спросила Елена Никитична, но уже без вызова в голоса.
– Какая разница? По-моему, неважно, куда я уезжаю. Важно, что я уезжаю из этого города. И чтобы не передумать до того, как рассказать об этом кому-либо из своих знакомых, – сжег мосты. Так что теперь бесполезно мне говорить, чтобы я одумался. Все уже решено.
– Ты шутишь? Это в твоем духе…
– Нет, я не шучу. Ладно, не делай вид, что ты расстроена. Я знаю, что тебе все равно. Тебе всегда было все равно. Так что не надо вот это вот… изображать…
Елена Никитична подняла бокал.
– Катись ты… – и выпила залпом. – Фу, кислятина. Бр-р-р. Ты всегда такое любил… Никогда не понимала…
– Если б только это…
– Ну, давай-давай, заводи свою любимую песню… Какой ты бедненький-несчастненький. Слышали уже, можешь не напрягаться. Закажи лучше мне еще выпить.
– Тебе ж вино не понравилось…
– Не, такое вино ты сам пей. Ты мне водки закажи.
– Да, водка, конечно, вкуснее, – усмехнулся Дмитрий Васильевич и поднял руку, подзывая официанта.
Официант, не особо загруженный работой в почти пустом кафе, тотчас подошел.
– Будьте добры, принесите нам водки грамм, эдак, триста.
– Бокалы можно забрать? – по лицу официанта было видно, что где-то в глубине души он усмехнулся, стараясь не показывать это посетителям. – Может еще какой-нибудь закуски под водку принести?
– Ты как? – обратился Голубев к спутнице, но та лишь отрицательно мотнула головой. – Тогда пока ничего не нужно. Ее бокал можете забирать, а свое вино я еще допью. А что до закуски – посмотрим по мере выпивания и доедания.
– Хорошо, – официант забрал пустой бокал Елены Никитичны и удалился.
Буквально через минуту он принес две рюмки и небольшой графин, пузатый внизу и с длинным узким горлышком, стеклянную пробку венчал стилизованный кристалл. Прозрачная жидкость была налита ровно по самую широкую часть.
– Я сам
Официант кивнул и удалился. Дмитрий Васильевич налил половину одной из принесенных рюмок.
– Ну, что… – Елена Никитична подняла рюмку.
– Куда ты так торопишься? Поешь. Сейчас напьешься на голодный желудок…
– Это мое дело – мой желудок. Ты за собой смотри. Так вот. Что я хочу сказать… Говорят, ты хороший врач, Дима. Я, к счастью, в твои стерильные руки не попадала, Бог миловал. Но, говорят, хороший. Так что же ты, хороший врач, одних лечишь, а других калечишь?
– Это кого же я калечу, позволь спросить? – возмутился Голубев.
– Себя ты калечишь, Дима. Прежде всего, себя! Всё у тебя кувырком, всё не как у людей. Живешь через постоянные терзания какие-то, метания. Через боль. И сам же себе боль эту выдумываешь. Теперь вот уехать собрался… Не перебивай меня, – пресекла она попытку Голубева возразить. – Ты же понимаешь, что уехать с насиженного, обжитого, привычного места – это тебе не хухры-мухры. Это так просто и так сложно. Ты снова причиняешь себе боль. А думал ли ты, что рану эту зализывать будешь еще неизвестно сколько, если вообще залижешь. А зачем? Объясни мне, зачем?! Только потому, что ты себе так выдумал? Выдумал! Кроме твоих каких-то больных фантазий в этом нет никакой необходимости. Но ты себе вбил в башку, что надо уехать. Без этого тебе, видите ли, не живется дальше… Так вот я желаю тебе, доктор Дима, чтобы ты, леча других людей, обратил внимание на собственную жизнь. И перестал калечить себя и близких тебе людей. Аминь!
Елена Никитична осушила стопку сразу после слова «аминь», не чокаясь. Сначала она скривилась и начала махать ладонью около рта, словно пытаясь таким образом потушить вспыхнувший пожар, а потом взяла бокал ошарашенного Голубева и запила водку вином. Опешивший и замерший Дмитрий Васильевич только после этого пришел в себя.
– Ты чего, дуреха, делаешь?! Совсем обалдела?! Ладно, водку после вина. Но водку вином запивать!… Совсем что ли?! Закусывай давай! – Елена Никитична закусывала мясом и без настояний Голубева. – Ты головой думаешь?!
– А, знаешь, после водки и вино твоё не такая уж дрянь, – сказала она, улыбаясь, изрядно захмелев.
– Да… Это что-то новенькое…
– Ты лучше мне еще налей, чем сидеть и причитать.
– Не, это уж дудки! Куда тебе еще?! Тебя, вон, с пятидесяти граммов как разобрало… Хватит. Лучше вон, ешь. Я сейчас еще закажу. – он поднял руку, подзывая официанта.
– Посчитать? – спросил подошедший официант.
– Нет, принесите нам еще… – Дмитрий Васильевич бегло просматривал меню. – Вот! Жареных баклажанов с грибами две порции. И… Вот, пару салатов с телячьими языками.
– Это всё? – осведомился официант, держа наготове блокнот и карандаш.
– Пока – да. Подождите… – Голубев допил остатки вина, – и бокал можете забрать.
– Хорошо.
Некоторое время они молча ели. Елена Никитична, глядя в тарелку, Дмитрий Васильевич – на спутницу. Слышно было только как ножи, продравшись сквозь толщу мяса, царапали тарелку.
– Налей мне еще, – попросила Елена Никитична, – как-то гадко на душе…
– Водка от этого не сильно помогает. Скорее наоборот…