Муки любви
Шрифт:
Под конец ужина девочки от усталости чуть ли не падали лицом в праздничный тыквенный пирог. Мег и Джек отнесли их наверх и уложили в кровати. Ненадолго она позволила себе притвориться, будто они — нормальная семья, живущая нормальной семейной жизнью.
Они с Джеком вместе пропели колыбельную, без которой девочки не засыпали. Начало этому ритуалу перед сном положил Джек в ту пору, когда родилась Мари, а потом он решил укачивать всех трех малышек под одну песню. В последний год их совместной жизни он редко это делал, но зато когда делал, то голос его очень
После развода Мег, пытаясь избавиться от гнетущих воспоминаний, надумала было заменить колыбельную другой песней из своего скудного репертуара, однако девочки ничего другого не хотели слышать, только «папину песню». Поэтому Мег пришлось продолжить традицию, и вот уже два года она пела одну и ту же колыбельную.
Слушая, как Джек глубоким бархатистым голосом выводит знакомую мелодию, Мег вновь ощутила сладостную до горечи дрожь в горле. Она тихо кашлянула, не доверяя своему голосу.
Они с Джеком по очереди перецеловали девочек и подоткнули им одеяла. При этом девочки хихикали, но старались не шелохнуться. Когда бывшие супруги вышли из детской, Джек положил теплую тяжелую ладонь на плечо Мег, как он часто делал, когда они были женаты. Это была форма молчаливого общения, выражение любви, а еще — гордости за дочерей, их совместное маленькое чудо. И по привычке тех лет Мег была готова переплести свои пальцы с его. Но резко отдернула руку, так и не коснувшись Джека…
Громкая ругань Пита вернула ее к реальности. Оказалось, что, поднимаясь по лестнице, тот уронил сигарный окурок в свою чашку с недопитым кофе, чем вызвал язвительную насмешку жены:
— Как сказал кот, занимаясь любовью с мышкой: «Лучше бы я тебя съел».
Что-то разбудило утомленного Джека, что-то помимо бушующей за окном стихии. И гораздо более приятное. Мягкое, размеренное поглаживание обнаженных плеч и шеи.
Он вздохнул и пошевелился.
Более изощренные поглаживания спустились по его телу ниже, одеяло сползло, и Джек почувствовал прохладу.
— Мег… — пробормотал он, переворачиваясь на спину.
Почти первобытным инстинктом он угадывал нависшее над ним разгоряченное женское тело. Джек вытянул руки, раскрыл для поцелуя губы, хотя где-то в глубине его полусонного сознания мелькнула мысль о подвохе.
Женские руки с нетерпением отбросили одеяло.
— Я так долго ждала этого!
Таня! Джек резко распахнул глаза, хотя в чернильном мраке гостиной ничего не было видно. Попытался сесть, но только запутался в простыне, которую яростно старалась сбросить с него Таня.
— Ты не думал, как это трудно — ждать, пока тот старый дурак наверху уснет? — зашептала она.
— Таня… — Он крякнул, когда она уткнула свой локоть ему в солнечное сплетение. — Это нехорошо.
— Ого, это будет очень хорошо! — Одеяло с простыней полетели на пол. — Попомни мое слово. Будет очень хорошо.
Таня набросилась на него, как доберман на аппетитную кость.
Он схватил ее за плечи.
— А теперь послушай, Таня. Ничего не будет. Я не хочу тебя обижать, но…
— Щетина вновь отрастает. — Таня поскребла ногтями его щеку. — Хорошо.
На Джеке были только пижамные штаны. Почувствовав, как Танина рука рванула резинку, он перехватил ее за запястье и поднял вверх. И тут же зажмурился от яркого луча света, который внезапно ударил ему в глаза.
— Какого черта…
— Я знал это, — донесся сверху хриплый и прерывистый шепот Нила, склонившегося над перилами и озирающего гостиную. — Сукин сын!
Таня выругалась себе под нос.
Едва Нил стремительно сбежал вниз по лестнице, как фонарь заплясал в его руке, выискивая приметы преступного разврата. Джек спешно поправил резинку пижамных штанов.
— Послушай, — вымолвил он. — Все совсем не так, как это выглядит.
Нил фыркнул.
— Я не твоя собственность, Нил, — зашипела Таня. — Я не давала тебе никаких обещаний.
Сноп света от фонаря ударил ей в лицо, и она искоса и вызывающе посмотрела на своего любовника.
Джек едва сдерживал в себе ядовитый сарказм, слушая хныканье Нила:
— Боже, Таня, как ты позволила ему себя уговорить? Я думал, что между нами что-то особенное, между тобой и мной. Я думал, что ты… влюблена.
Она досадливо скривила губы. Резкий свет фонаря подчеркивал каждую морщинку вокруг ее рта и глаз. Кто сказал, что этой женщине двадцать девять лет от роду?
Джек запустил пальцы в свои взъерошенные волосы и произнес:
— Послушайте, ребята, у вас есть много чего обсудить, поэтому…
Луч света хлестнул его по глазам, и он прикрыл их ладонью.
— Как ты могла делать это с ним, Таня? С бывшим зеком. С преступником! — не унимался Нил.
— Хочешь знать правду? Так вот: это меня только заводит, — сказала Таня, высоко вздернув подбородок.
— Что же я должен сделать, чтобы удержать тебя? — Нил хлопнул фонарем по спинке дивана, отчего луч света бешено запрыгал по гостиной. — Разнести вдребезги магазин крепких напитков?
— Бери круче, Нил, — сказала Таня, закатив глаза.
— Ребята, вы не могли бы чуть потише? — умоляюще произнес Джек.
— Раз ты настаиваешь, я сделаю это, Таня, — продолжал скулить Нил. — Я сделаю все, о чем ты попросишь. Все. Ты же знаешь. Мы говорили о…
— Мы говорили о многом, — огрызнулась она. — Слова ничего не стоят. От них лишь скука. Джек не говорит, он действует. До тебя дошло, Нил?
Таня, встав, подбоченилась, и Джек увидел, как она одета… или, скорее, раздета. Прозрачный пеньюар не скрывал ничего.
— Джек не такой, как ты, — бушевала Таня. — Он не хнычет и не умоляет. И не ждет, пока женщина скажет ему, что ей нужно. Он просто делает свое дело. Он…
— Хватит! — прервал ее Джек, вставая. Он поднял с пола простыню и одеяло и швырнул их на диван. Джек уже провел одну бессонную ночь, добираясь до острова из Итаки, и был вымотан до предела. Все, чего он хотел, — это сомкнуть глаза и как можно дольше не просыпаться. — Убери свет от моего лица. Быстро! — велел он Нилу.