Мурманск. Откровения опального мэра

Субботин Сергей Иванович

Когда вокруг начинают рушиться государственные основы, отменяются, казалось бы, незыблемые доселе «правила социалистического общежития», разрушаются мифы, считавшиеся истиной, развенчиваются кумиры, а самое главное, когда наступает материальная нужда и неуверенность в завтрашнем дне, тогда поведение людей может сильно измениться – у них «отказывают тормоза». Именно это происходило в самом начале девяностых, наступило всеобщее ожесточение, падение нравов.¹⁹ Страна стремительно катилась в пропасть, а западные доброжелатели усердно натирали перед ней склон, как спортсмены в новомодном кёрлинге.

Успокоительное средство

Недостаток единоличия

во власти, так же как и личностная слабость верховного вождя для России всегда были губительны. В этом её историческая специфика. Накануне кончины СССР будущий первый президент России Ельцин проявил умопомрачительную по меркам российской империи щедрость – в августе 1990 года он публично предложил 16-ти российским автономиям: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить».²⁰ Похоронив Советский Союз, он столь же щедро начал раздавать младореформаторам, облепившим его как мухи, властные полномочия. Они тут же сломали сложный, громоздкий, но слаженный (в их понимании – примитивный) механизм советского государства. Весь гигантский материальный, научный, оборонный, людской потенциал был выброшен на свалку. Самые хитрые и предприимчивые реформаторы как стервятники выклёвывали самые ценные, лакомые для себя куски. Нововведения, которые они начали внедрять в России по западному образцу, не могли заменить громоздкую и неповоротливую, но надёжную управленческую машину. Поэтому реформы проводились локально в тех пределах, которые были достаточны реформаторской верхушке для воссоздания класса богатых (собственно, это и было главной целью). Соответственно, весь российский народ должен был стать классом бедных. («Если где-то что-то прибавляется, значит где-то столько же убывает» – Лавуазье и Ломоносову и присниться не могло, что открытый ими закон сохранения вещества в такой извращённой форме наглядно проявится в российском обществе).

Именно так в России воссоздавался капитализм, а по-иному и быть не могло. Какой же капитализм без богатых и бедных! Возникла реальная опасность возрождения и резкого обострения классовой борьбы, чреватой, как помнится, революцией. В 90-е годы Россию так усердно насиловали, что она вот-вот должна была, по выражению В.И. Ленина, забеременеть.

Но в гарвардских, стэнфордских, оксфордских и прочих бурсах, которые заканчивали наши новоявленные реформаторы, наследие классиков марксизма-ленинизма не игнорируется, оно внимательно изучается и преподаётся. Это делается из абсолютно практичных соображений – в поисках способов обуздания классовых противоречий. Один из рекомендуемых рецептов: народу надо давать подачки и развлечения. Впрочем, это придумано гораздо раньше – ещё в первом веке н.э. римский поэт Ювенал в качестве средств завоевания и удержания патрициями политической власти называл хлеб и зрелища. Данное средство не спасло Римскую империю от падения, но ничего лучшего для максимально долгого удержания власти и отвлечения народных масс от бунта пока не придумано.

Младореформаторы 90-х отвлекали российский народ теми же методами. Вместо хлеба разбрасывали сначала ваучеры, потом ножки Буша. В качестве развлечения гражданам была предложена увлекательная игра в «истинную демократию». И ведь получилось! Классовая борьба не возобновилась и бунт не состоялся. Русский мужик не запряг и не поехал. Народ вожделенно начал играть в эту демократию, забывая о тяготах и лишениях (так муравьи начинают бешено суетиться и бегать, восстанавливая свой внезапно разрушенный кем-то муравейник). Многие граждане, особенно взрослое поколение, воспитанное в духе советского патриотизма, увидели в новой демократии возможность реального обновления власти и преодоления застоя.²¹

И это ещё не всё! Россиянам подвесили ещё одну «морковку» – «американскую мечту».²² Новые капиталисты пригласили доверчивых граждан

к «равноправному сотрудничеству». Скупая советские предприятия, они выдавали бывшим членам трудовых коллективов мизерные пакетики акций, и те начинали чувствовать себя бизнес-партнёрами (как приснопамятный Лёня Голубков). У кого не было акций, те вкладывались своими грошами в финансовые пирамиды и тоже ощущали себя маленькими капиталистами (правда, недолго). Но главным средством народного успокоения в новой России стала именно демократия как способ личного приобщения граждан к формированию власти. Новая демократия стала этаким надёжным противореволюционным контрацептивом.²³

Не удержусь от метафоры. Во время роения десятки тысяч рабочих пчёл (до половины всего поголовья улья) входят в псевдосексуальный экстаз, теряют всякую бдительность, никого не жалят, не носят нектар в родной улей – они все одержимы идеей создания новой семьи. Ни одной из этих пчёлок не суждено стать ни мамой, ни папой, ни даже любовницей – пожужжат и успокоятся. При этом вторая половина пчёл остаётся в родном улье, продолжает усердно трудиться, чистит и защищает свой дом, делает мёд и кормит потомство. Потом пчеловод ловит рой, сажает его в прежний или в новый улей, где пчёлки вскоре затихают и берутся за ум – начинают работать.

Россия в 90-е годы была подобна роевому улью. Народ возбудился от гласности и перестройки. Большинство продолжало покорно трудиться (за копейки или даже бесплатно, надеясь на выплаты потом). Но наиболее активная часть возбужденных граждан рванула кто в бизнес, кто в политику, уповая на всеобщее равенство шансов в условиях новой истинной демократии. Люди гораздо умнее и хитрее пчёл, их мир богаче и разнообразнее, поэтому иногда некоторым из них удаётся поймать удачу – очень немногим в бизнесе и практически никому в политике. Но от этого «американская мечта» не теряет своей магической привлекательности. Самые неугомонные после неудач заходят на второй круг, на третий… Счастливчики, поймав удачу в бизнесе,

идут в политику. И в этом случае процент успеха становится гораздо больше.

Прелесть демократии заключается в том, что процесс идёт непрерывно, многократно повторяясь. Благодаря этому, неудовлетворенность властью не скапливается в головах граждан, не вызывает воспаления мозгов и не приводит к бунтам, революциям и прочим социальным эксцессам. Общество успокаивается путём периодического участия в демократических выборах (процедура аналогична средневековому кровопусканию, действительно облегчавшему самочувствие больных).

Глава 5. Политика

Когда речь заходит о политике, все понимают, о чем идет речь, но никто не даст ей точного и счерпывающего определения. Это и наука, и искусство, и практическое ремесло. Слишком она многогранна, многослойна, сложна, недоступна для понимания и потому кажется таинственной. Тем не менее, все люди без исключений говорят о политике, ссылаются на неё в непонятных ситуациях, видят в ней причину многих событий и общих бед. Она скрыта от людских глаз, но управляет людьми и присутствует практически в любой сфере человеческой деятельности.

В классическом понимании термин «политика» имеет древнегреческое происхождение (буквально – «государственная деятельность»). В действительности, политика присутствовала в человеческом обществе и до, и после Древней Греции, и трактуется сегодня гораздо шире своего первоначального значения.

Пожалуй, самое конкретное, простое и понятное, что можно было бы сказать о государственной политике, это то, что она бывает внешней и внутренней. Если не вдаваться в аспекты внешнеполитических отношений, то для внутренней политики можно использовать много определений, каждое из которых будет по-своему верно. Например, политика это и участие в делах государства, и искусство управления общественными процессами, и деятельность элит и лидеров по управлению обществом на всех уровнях, и влияние различных политических сил на власть и т.д.