Мурочка, или Менелай и Елена Прекрасная
Шрифт:
Было уже под утро, когда она всё же решилась переступить порог дома большого дяди, понимая, что следовало бы вернуться сразу, но никак не удавалось уговорить себя посмотреть в глаза этому человеку. Стыд заливал девушку от кончиков светлых волос до мизинцев на ногах.
Она тихо прошла вниз, туда, где располагался спортивный зал большого дяди, и сейчас смотрела на человека, который «жал от груди», так, кажется, это называется.
Ярослав казался спокойным, лишь что-то изменилось в уголках глаз, и он не улыбался. Совсем.
– Я… - Мурочка не знала, что сказать в своё оправдание.
– Хорошо провела время? – он смотрел сверху вниз, и Агата понимала, что он там видит.
– Не очень, - она вспомнила, как бродила и бродила по холодным улицам под моросящим дождём, пытаясь утихомирить разрывающие её рыдания.
– Сочувствую твоему горю, - он обошёл, не коснувшись.
– Ты…
– Мурочка, девочка, не нужно сейчас… я не хочу тебя обидеть, но боюсь, что сделаю это. Вечером, ты скажешь мне всё вечером, если ещё будешь тут, конечно… Долгие проводы – лишние слезы, так говорят.
И ушёл.
Он не спал всю ночь, ругая себя, что отпустил свою Мурочку, но понимая, что это правильно. Как бы ни было тяжело – это было правильно. Целый день он просидел, смотря на выключенный монитор компьютера, пару раз послав по всем известному адресу Антона, чем вызвал немалое удивление. Ярослав крайне редко прибегал к нецензурной брани, да и голос он повышал редко.
Зайдя в дом, он увидел коробки с вещами, пару чемоданов у дверей, и молча поднялся на второй этаж.
– Собираетесь? – спросил очень тихо, потому что пропал голос от ужаса, что завтра, а может быть – уже сегодня, его не разбудит Машенька, он не споткнётся о машинку Лютика, не учует тщательно замаскированный запах сигарет от Арни и, самое главное – он не обнимет Мурочку. От этого стало невыносимо больно.
– А? – на ходу, упаковывая вещи в красный – а какой ещё? – пакет. – Собираемся, думала, управлюсь, но вот… подзадержались, ты не волнуйся, вечером мы уедем, я такси вызвала грузовое.
– Деньги есть?
– Конечно, конечно есть, ты же вроде как продолжал мне переводить деньги на карточку… так что есть.
– Ах, да, да, - растерянно. Когда в первый месяц после того, как они стали вместе жить, Ярослав перевёл деньги за месяц, Мурочка пришла в негодование, и он еле уговорил её, что каждой уважающей себя блондинке нужны деньги на «шпильки», с чем она согласилась, однако от сверхурочных отказалась в категоричной форме. Видимо, она не тратила эти деньги.
Небольшой листик привлёк внимание в полупустой спальне, мужчина внимательно перечитал и даже перезвонил по одному из записанных номеров. Быстро спускаясь по лестнице, он почти споткнулся о сидящего там Лютика, с тоской смотрящего на передвижения в доме.
– Прости, - машинально.
– Ничего страшного, - уныло. – Вы почти не задели меня.
– Вы? – он замер.
– Вы же теперь нам не папа, - он мужественно хлюпнул носом. – Это ничего, папы и раньше передумывали… - отвернулся, чтобы Ярослав не увидел слёз.
Мужчина посмотрел вслед поникшей худенькой фигурке Лютика и двинулся на шум в прихожей, где Мурочка пыталась передвинуть огромную стремянку, но, похоже, стремянка уверенно одерживала победу.
Он придержал непослушную лестницу.
– Что это? – показывая на листок бумаги с почерком девушки.
– А, так… выбирала, куда поехать.
– Выбрала?
– Да, ты знаешь, я посмотрела… хороший городишко, тихий такой… На местном форуме ничего нет про скинхедов, может и самых скинхедов тоже нет… Недвижимость стоит недорого, моря, жалко нету… Мне понравилось море, но да ничего, не век же за соль в воде держаться, правильно?..
– Она говорила не очень уверенно, Ярослав видел, что Мурочка уговаривает себя.
– Нет, правда, большой дядя, там вполне прилично, садики есть, Машеньку должны без очереди взять, она же сирота… приёмные детки по льготе идут, я работу найду… Ну, должна быть там хоть какая-то работа, должна, я на любую согласна.
– Мурочка, какая работа, Машенька ещё маленькая, рано ей в садик, болеть будет, - мужчина заволновался не на шутку.
– Значит, раньше переболеет всеми детскими болячками, к школе будет иммунитет крепче.
– Агата всегда искала положительное в любой, самой плохой ситуации.
– А что же Парис твой, работать не собирается?
– Какой Парис? – перекладывая из ящика детскую обувь.
– Лёшик твой, чтоб ему провалиться.
– Откуда же я знаю, большой дядя, что он собирается?.. Наверное, а может и работает… не знаю я, - в раздражении, словно о надоевшей теме.
– Мурочка?
– Да, большой дядя.
– Ты одна собралась переезжать, в смысле – без Лёшика своего?
– Вот задрал ты с этим Лёшиком! Может, вам вместе жить, а? Конечно, одна, нахрена мне он сдался, этот твой Лёшик?!
– Вообще-то он твой!
– Да что ты говоришь!
– Мурочка, да ты только-только перестала ночами плакать по нему, ты, когда болела, имя его повторяла… Я тебя влажным полотенцем протирал, а ты Лёшика вспоминала, не я, а ты! Так что он твой – этот Лёшик.
– Но ведь перестала. Перестала плакать! А ты меня просто взял и отправил к нему, к Парису этому недоделанному!
– Тебе нужно было разобраться с этим, ты должна была сама решить, с кем тебе быть. Выбрать! Потому что я никогда не был любителем группового секса, а этот парень постоянно между нами, постоянно.
– Да нет никого межу нами, большой дядя. Да, я скучала… я по прошлой жизни скучала, но это всё равно, что скучать по отрезанной ноге после ампутации, она же не вырастет от этого. Не нужен мне этот Парис. Мне не нужен трусливый, жалкий кусок мужика, который бросил меня при первых же трудностях, свалившихся на мою голову, зачем он мне? Для чего? Только напоминать о том, чего у меня уже не будет никогда… а нужно это, то, чего не будет? Да есть ли теперь выбор…
– Говорят, выбор есть всегда.