Музей моих тайн
Шрифт:
Сверху донесся тонкий вой младенца и более членораздельный крик ребенка постарше. Рейчел пропустила то и другое мимо ушей. Пускай усвоят, что она не собирается вокруг них плясать весь день — у нее дела, вот полы мыть надо. Что-то блеснуло в тусклом свете ноябрьского солнца, и Рейчел выковыряла блестящее из щели между плитами. Пуговица. Розовая, стеклянная, причудливой формы — как цветок. Алисина, конечно. Рейчел сунула ее в карман — пойдет в жестянку для пуговиц. В Алисиной жестянке для пуговиц оказались только старая монета времен Георга IV и фиалковый леденец от кашля. Сразу видать, что она была за женщина.
Свинцовый солдатик полетел по каменным плитам, и Альберт захлопал в ладоши и
— А ну хватит зубы скалить, — буркнула Рейчел, убирая солдатика в карман.
Из всего выводка этот щенок больше всего действовал ей на нервы — вечно подлизывался, лез обниматься и целоваться. Совсем как девчонка, да и с виду — вылитые сестра и мать.
Рейчел выплеснула во двор ведро грязной воды и оставила дверь открытой, чтобы пол хоть как-то просох, но солнце уже гасло, как блекнущий синяк, за холмом. Рейчел вернулась на кухню, к раковине, взяла обмякшего кролика и уже собралась его свежевать, как вдруг остановилась, взяла у печки колун и резким движением отрубила одну лапу. Кроличья лапка приносит счастье, все знают. Сегодня ночью Рейчел покажет серебряный трехпенсовик молодому месяцу, и можно считать, что ее дело в шляпе, если на то будет Божья воля. По булыжной вымостке двора загрохотали деревянные патены — это старшие вернулись из школы. А ведь кажется, только ушли.
Они встали втроем в дверях, как в рамке сентиментальной фотографии, а потом Ада надулась и сказала:
— У тя малые ревут, глухая, что ль? — и, сбрасывая на ходу патены, вышла из рамы дверного проема и пошла по мокрому полу. Увидев привязанного Альберта, она порозовела и заорала на Рейчел: — Ты чё, сдурела, малого привязывать, как собаку? Это тя привязать надо! — и принялась его отвязывать, приговаривая: — Бедненький Берти, масенький Берти, Ада пришла.
Рейчел приказала оставить его как есть, но девчонка ответила:
— Ты мне не мамка, а значит, не приказчица, — и улыбнулась холодной улыбкой, от которой ее лицо разъехалось наподобие молодого месяца, и Рейчел подобрала брошенный патен и запустила со всего размаху, так что он отскочил от Адиной стриженой головы.
Но девчонку даже это не остановило — она стояла, неловко держа на руках тяжелого Альберта, с кровавым пятном размером с пуговицу на стриженых волосах, вся белая от потрясения, и истерически визжала: «Ты не мамка, ты не мамка!», и тут в доме потемнело — в дверном проеме вырос Фредерик и зарычал: «Окстись, девка!», а потом отколотил по очереди всех детей, кроме самой младшей, Нелли. Закончив, он сказал Рейчел: «Им мамкин пригляд нужон». — «Что есть, то есть, мистер Баркер», — согласилась она, всячески напустив на себя серьезный и добродетельный вид, чтобы он понял: она совсем не такая, как ее двоюродная сестра.
Теплое сентябрьское солнце, словно медом, обливало деревенский домик. Рейчел на кухне солила бобы — лущила стручки, укладывала слоями, пересыпая солью, в большой глиняный горшок. Бобы она вырастила сама — и кустовые, и вьющуюся фасоль, что цветет красными цветочками, та заплела всю южную стену сарая и вымахала как в сказке. Рейчел упросила Фредерика, чтобы из отхожего места выносили все на компостную кучу, и теперь у нее был такой огород, что любо-дорого, — картошка, лук-репка, ревень, морковь, темно-зеленая морщинистая савойская капуста. Кто бы подумал, что из Рейчел выйдет такая огородница.
Теперь это ее кухня, ее дом, ее жизнь. Зайди к ним чужак (что бывало редко), он ни за что не догадался бы про Алису, хоть, может, и удивился бы, как это бесформенная Рейчел родила таких хорошеньких детишек.
Она поставила фотографии детей
— Жалко, что маминого снимка нет, — уныло сказала однажды Ада, и Лоуренс ответил:
— Рейчел бы его в печку швырнула, как пить дать.
Но позже Том отвел их обоих наверх и показал сокровище, похищенное им с кухонного стола утром в день смерти матери. Добрых полчаса трое старших детей с восторженными восклицаниями разглядывали фотографию Алисы — прекрасное (хотя и загадочное) лицо ушедшей матери, плюшевую роскошь серебряной рамки и алой бархатной подложки.
Дети за это время слегка облагородились (если и не характером, то по крайней мере с виду) — они были умыты и причесаны, одежда аккуратно залатана, и каждый выполнял назначенную ему работу по дому. Они читали уроки из Писания, молились, когда положено, и по воскресеньям вся семья ходила в церковь, Фредерик — в элегантном сюртуке с плетеным галуном и шляпе-котелке.
Дверь на двор стояла широко открытой, и Рейчел видела Альберта — он играл с этим дурацким псом, помесью овчарки и борзой, подарком Фредерика. У Фредерика, видно, совсем мозги размягчились, раз он разрешил мальчишке держать собаку. Ада сидела на траве у забора и рассказывала сказки Лилиан и Нелл, выразительно взмахивая руками. Рейчел точно знала, что там за сказки. Запечатав горшок с солеными бобами, она поставила его на одну из низких полок в кладовой. Кладовая, темная и прохладная, была сердцем новой жизни Рейчел — полки ломились от ее хозяйственных подвигов: варенья, соленья, острые приправы, большие стеклянные банки малины, подобной россыпям драгоценных камней, и круглого крыжовника, жирный окорок, коричневые яйца в миске, бутыли ревеневого вина, пудинги — сладкие и соленые, завернутые в чистую ткань.
Рейчел удовлетворенно оглядывала плоды своих трудов, бессознательно вертя на пальце золотое кольцо — стараясь сделать так, чтобы оно сидело посвободнее. Она знала — с той минуты, когда Фредерик надел ей кольцо, — что это Алисино, со вставленным куском, чтобы налезло на ее толстый палец. Но промолчала, обручальное кольцо есть обручальное кольцо, и не важно, откуда оно взялось. «Сделать тя честной женщиной», — сказал Фредерик, надевая ей кольцо, словно этого было довольно. Рейчел теперь и сама ходила с кузовком, уж честная там или нет — живот был такой здоровый, словно из ребенка выйдет ярмарочный силач. Она знала, он будет сильный как бык. Совсем не такой, как эти, худосочные, болезненные — у всех без конца то сопли ручьем, то кашель.
Лоуренс и Том затопали по двору, за ними бежал Альберт со своей собакой. И ни один пальцем о палец не ударит для дела.
— Лоуренс, а ну стой! — заорала она, потому что, завидев ее в дверях, мальчишки подхватились, как стайка птиц, и рванули в поля. — Дел полно, суббота не для безделья. Выгреби-ка сортир.
Лоуренс повернулся к ней с надутым лицом — выучился у Ады.
— Прям счас?
Ему не повезло — уголки рта у него от природы были опущены вниз и сами складывались в непочтительную ухмылку, которая бесила Рейчел еще больше, чем деланая улыбка Ады.