Мужчина для сезона метелей
Шрифт:
— Вот именно, что немного, на какую-нибудь осьмушку. Это не красота. — Гутя махнула рукой.
— Конечно, матушка твоя на меня похожа больше…
— Но если ее с тобой молодой сравнить, — возразила Гутя, — ты ей дашь сто очков вперед.
— Возможно, — засмеялась Тамара Игнатьевна, — не отказываюсь, когда меня хвалят. Не смущаюсь. Я привыкла.
— Все правильно говоришь. Так и надо.
— Но я не сказала тебе вот о чем, Августа. Новость должна поднять тебе настроение хотя бы на градус.
— Ну, говори, — равнодушно сказала
— Я почти уверена, что уже знаю адрес, по которому мы должны отвезти хомяка Тимошу.
— Интересно, где это? — Гутя смотрела на бабушку с удивлением: она не знала, радоваться или печалиться.
— В самом центре города, — объявила Тамара Игнатьевна.
— Понятно. Что ж, давайте отвезем и… покончим с этим.
— Я должна выяснить, не ошиблась ли проводница. Она сказала, что копии билетов того рейса она сложила вместе с документами от предыдущего. Но уверяет, что прекрасно помнит, когда ругала за хомяка и кого. Пассажиров из пятого купе. Она не может ошибиться. Потому что пассажир-мужчина из этого купе выпил за вечер пять чашек чая. — Тамара Игнатьевна засмеялась. — Такое не забывается.
— Да за это она должна была полюбить его! — воскликнула Гутя.
— Она говорит, что отец хомяка был чаевником.
— Отец хомяка, — повторила Гутя. — Смешно. Ты, конечно, бабушка, молодец. Частный детектив.
— И заметь, честный, как стало модно подчеркивать, — настаивала Тамара Игнатьевна.
— Согласна. Ты — честный частный детектив. Но может… пускай Тимоша живет у нас? Век у него короткий, а переезды могут вообще укоротить его — стресс все-таки.
— Срок у хомяка-долгожителя три года, — сказала Тамара Игнатьевна. — Я узнавала.
— Вот видишь, зачем его возвращать хозяевам почти перед похоронами?
— Какая ты грубая, — поморщилась Тамара Игнатьевна. — Петруша с ним прекрасно обходится. Нежно. Мы договорились с ним, что, как только мы отдадим Тимошу, я куплю ему двух сразу. Хомяка и хомку.
— Ого! — удивилась Гутя невиданному размаху. — Может, троих сразу? Будет целое хомячье стадо.
— Не волнуйся, о третьем они сами позаботятся. Мы все о них прочитали, можем тебя просветить. Хомяки плодовиты.
— А где они сейчас? — спохватилась Гутя. — Я про Петрушу и Тимошу?
— В постели, — коротко бросила Тамара Игнатьевна.
— Оба! — воскликнула Гутя. — В одной!
— Ты какая-то странная. Петруша — в своей, Тимоша — в своей. Тебе не кажется, что ты совсем забросила сына? — нарочито строго упрекнула Тамара Игнатьевна. — Утром улетаешь, вечером прилетаешь.
— Я тоже думаю — пора кончать такую жизнь. Ребенка не вижу.
На самом деле ее испугала новость, которую она случайно поймала в одном журнале. Она ей сильно не понравилась и подтолкнула подумать насчет перемены работы. Оказывается, генетически модифицированный сорт
— Иногда мне кажется, — услышала она голос Тамары Игнатьевны, — что главное дело моей жизни — воспитывать всех детей в роду Борзовых. Полину, тебя, твоего сына… Мне это не в тягость, знаешь, во мне нет ничего от бабушки, я — мать от рождения. Но мне кажется, тебе пора расстаться со своими БАДами. Ты, конечно, неплохо зарабатываешь, но ведь на самом деле не думаешь, что с твоей помощью все пьяницы протрезвеют навсегда?
— А что мне тогда делать? — спросила Гутя.
Тамара Игнатьевна фыркнула:
— Ну… хотя бы продавать биотуалеты вместе с расходными материалами — специальной жидкостью и шампунем, который пахнет розами.
— О-ох, — простонала Гутя. — От вас, Тамара Игнатьевна, — как можно строже начала она, — всегда услышишь что-то приятное. — Гутя поморщилась. — Шутите, да?
— Да нет, нисколько. Рассказываю, что бывает. Моя бывшая коллега в восторге: ее зять — дилер голландской фирмы по всему Нечерноземью. Его люди и сам, конечно, хорошо зарабатывают на них. Могу составить протекцию, тем более что ты — санитарный врач.
— Благодарю, — бросила Гутя. — Но я пока не готова. — Она скрестила руки на груди, словно отгораживаясь от такого предложения. — Лучше я подумаю о твоем первом, самом пристойном, предложении — преподавать в колледже.
Обычно вечерняя пикировка с бабушкой была для Гути расслабляющей гимнастикой, после которой спокойно спится. Но сегодня что-то мешало. Как будто словесный пинг-понг мешает вспомнить о чем-то важном, потом подумать. Для этого ей нужны покой и уединение, но традиция вечернего чаепития с разговорами не позволяла уйти из кухни и побыть одной.
Наконец Гутя легла на диван, она приняла позу одалиски, как называла ее Тамара Игнатьевна: на боку, пола длинного халата откинута, обнаженное бедро открыто. А голова покоится на трех тугих подушках в гобеленовых чехлах.
Гутя лениво щелкала кнопками пульта, гоняя по экрану картинки с разных каналов. Она спрашивала себя: неужели никогда больше не увидит его? Ну и что? Зачем ей его видеть?
Жаль. Почему жаль? Да потому что он похож на того, кого она всегда хотела видеть рядом с собой. Спокойный, невздрюченный, как Сергей. Прожив достаточно много времени без него, сама с собой, Гутя поняла, что на самом деле мощная энергия мужа подавляла ее. Никогда больше она не собиралась оказаться рядом с похожей атомной станцией. Она ему была не просто женщина, жена, мать его ребенка, но еще и подружка для игр, причем опасных. Только рассматривая свою жизнь издали, Гутя поняла, что Сергей никогда не боялся за нее, потому что никогда не испытывал страха за себя. Он отказывал всем в этом естественном чувстве.