Мужчина & Женщина
Шрифт:
Ну, садись же, он пододвинул к ней кресло.
Возясь с камином — он сдвинул вместе горящие поленья, — Мюрад то и дело оборачивался и улыбался женщине.
Она села на диван, удобно откинувшись на спинку.
Диван стоял так, что сидя на нем можно было смотреть одновременно и на огонь в камине, и на сад. Время от времени женщина брала кусочек шоколада из вазочки, стоявшей перед ней. Сейчас, когда Мюрад воочию видел ее у себя дома, она казалась ему еще красивее и великолепнее, чем раньше. Тень недовольства, равнодушия, скользившая по лицу женщины, восхищала его: Несмотря ни на что, она пришла. —
Я зажгу свечи.
Про себя женщина смеялась над Мюрадом, над его жалкой суетливостью, но одновременно ей и нравилось, что это из-за нее. Это было приятно. Она ждала; и, как ни странно, ей внезапно тоже чего-то захотелось.
Когда Мюрад сел рядом, она не придвинулась к нему ближе, но и не отстранилась. Он начал со всех сторон опутывать ее ласками, и она их не пресекла. Свой язык она вложила ему в рот. При этом она спрашивала себя — зачем ей, собственно, все это надо.
Мюрад, отпив еще глоток шнапса, дал ей свой ответ. Она вздохнула, и он истолковал этот вздох как подтверждение того, что поступал правильно. Что касается него, то, по ходу дела, он ясно понял одну вещь: Зад женщины, широкий и округлый, подрагивающий обеими половинками, — это и была издавна знакомая ему бухта, тот риф, к которому он прежде с такой безнадежностью направлял свой корабль.
Бухта Предназначения!
По его лбу стекали капли пота. Женщина вдыхала его запах. Он хрипло дышал, он чувствовал, как дрожат у него руки. Его лицо стало твердым как камень.
В свою очередь женщина принимала его ласки все более бездумно. Голову она отклонила в сторону. Она чувствовала, что ноги у нее как пустые мешки. От дивана пахло духами. И единственное место, где она ощущала слабую искорку того, что светлым предчувствием жило в ее желании, было у нее между ног.
Она посмотрела на напряженное лицо Мюрада, и ей захотелось захихикать.
Не становись злым, сказала она резко и оттолкнула его от себя. Ей было больно грудь. Выражение глаз Мюрада, округлившихся и выпученных, заставило ее засмеяться.
Мюрад засмеялся вместе с ней и хотел, смеясь, снова прижаться к ее телу.
Дай мне что-нибудь попить.
Мюрад встал.
Где у тебя ванная? — Женщина небрежно стала поднимать с пола свое платье, выставив при этом зад. Обернувшись, Мюрад еще раз бросил на него взгляд.
Вон там! Мне пойти с тобой? — Он пошел.
Позднее — они слушали музыку, и Мюрад прислонился спиной к облицовке камина, — он сказал: Я уже давно не был с женщиной! — Хотя это и было неправдой, но звучало грустно. Женщина снова сидела на диване и вслушивалась наполовину в музыку, наполовину в себя.
А твой муж, спросил он.
Ах!
Мюрад оторвался от камина и подошел к окну. Снаружи ничего не было видно, чернота ночи. Лишь вдалеке, на противоположном берегу, горели фонари, не вызывая представления ни о пространстве, ни о расстоянии.
Чтобы что-нибудь сделать, Мюрад принес подсвечник и зажег свечи.
Так хорошо? — спросил он женщину.
Она небрежно откинулась назад и полулежала, скрестив вытянутые ноги. Мюрад смотрел на нее, и сердце его колотилось.
Пора собираться, сказала она и поднялась.
Довезти
Он заметил, что женщина ускользает от него, может быть, хочет ускользнуть, но теперь это вдруг стало нужно и ему. Он влез в свой пиджак, повернувшись к ней в профиль.
Ну вот, сказала она, оглаживая на себе платье, было очень хорошо! Она поцеловала его в щеку, чтобы немного утешить. Ведь все же она чуть-чуть водила его за нос. Легкий поцелуй был ему приятен, и прикосновение ее мягкой груди тоже. Пока они шли по коридору до гаража, женщина болтала. У Мюрада же было такое ощущение, что его отпускает судорога, и он снова готов был надеяться.
Хорошо, сказал мужчина, все в порядке, мы можем ее принять. — Мужчина среднего роста, все еще подтянутый, хотя волосы уже седые. Они лежат на голове как прозрачное оперенье, как пух торчат над ушами и стелятся, зачесанные наверх, по квадратному черепу. Он улыбается. Сюзанна знает, что это ничего не значит.
Она стоит вместе с Альмут в конторе этого мужчины, перед его письменным столом; мужчина встает, выходит из-за стола, собеседование закончено. Вообще-то, у Сюзанны есть к нему еще несколько вопросов, но она уже заметила его нетерпенье, заметила, как вытянулась из темного костюма шея и выдвинулся вперед подбородок. На его пальцах, сцепленных перед грудью, тоже растут белые волоски. В окно ярко светит солнце. Вопросы можно задать и потом, думает Сюзанна и все же понимает, что это будет уже невозможно. Мужчина не даст задать эти вопросы, он сумеет их избежать.
Рядом с Сюзанной стоит Альмут, погруженная в свои мысли или, может быть, просто немного растерянная: Наверное, она даже рада. — Когда мужчина смотрит на нее, она пытается ответить ему улыбкой. Она храбрая, думает Сюзанна, спускаясь по лестнице. Она гордится Альмут, и в то же время упрекает себя за то, что сама она была недостаточно храброй: Я должна была бороться!
Она берет Альмут под руку, и Альмут крепко сжимает ее руку:
Ты была великолепна, говорит Альмут, и Сюзанна, которая разбирается в этом лучше, ничего не отвечает; просто радуется; хотя это и не так, но на мгновенье будущее кажется безоблачно прекрасным.
У Альмут есть теперь это место! Хорошее место! — Она приступит к работе через полгода, когда закончит школу.
Они останавливаются, поворачивают головы и, стоя на другой стороне улицы, в растоптанном снегу, смотрят вверх на окна того здания, где они только что вели разговор с мужчиной.
Небо над ними голубовато-стального цвета, настоящее чистое зимнее небо, с высоко плывущими тонкими, как льдинки, облаками; такое яркое от сияющего в нем света, что почти слышишь, как оно звенит, словно медные тарелки оркестрантов.
Светлое, чуждое, гладкое, скрипящее от чистоты здание, где берут на работу: Сюзанна и Альмут стыдятся, не признаваясь самим себе, за ту робость, которую внушил им этот мужчина, и потому смеются. Они подмигивают друг другу.
У него голова как у носорога, говорит Альмут, или как у дикого кабана, только поменьше.
У нас головы тоже крепенькие, отвечает Сюзанна.
Мимо проходит какой-то мужчина и говорит сам себе:
С одной стороны, люди радуются снегу, с другой, ругаются, если он идет.