Мужчины Мадлен
Шрифт:
– Про нас сочини. Про тебя и про меня. Про нас сейчас. Сможешь?
Алёна прикрыла глаза. Дракончег вдохновения для принес ей стакан с «Бейлисом». Алёна глотнула и продекламировала:
Меж длинных ног моихДракончег – чуть живой,И так устало стихЕго конь боевой.И чуть не захлебнулась «Бейлисом», хохоча. На миг Дракончег опешил, потом грозно сказал:
– Что?! Кто тут чуть живой?! Чей конь устало стих?
Алёна едва успела поставить бокал на пол, потому что им стремглав, неожиданно, внезапно, вдруг стало не до буриме.
А на тех листочках было написано:
Этот человек появился в первый же день. Он пришел, когда я стояла за мольбертом, и не столько галстуки выбирал, сколько смотрел, как я пишу. Потом подошел и спросил, сколько я хочу за картину. Я назвала какую-то сумму, уже не припомню. Он засмеялся и предложил втрое больше.
– И еще я куплю три галстука, – добавил он.
Мсье Дени благосклонно улыбнулся.
Я посмотрела на мужчину. У него была внешность бретера. Наверно, так выглядел Сирано де Бержерак… ведь он частенько зарабатывал на жизнь тем, что по заказу вызывал кого-нибудь на дуэль [16] .
16
Bretteur (франц.) – наемный дуэлянт.
Правда, в отличие от Сирано у покупателя был вполне нормальный нос – горбатый, как у гасконца, но красивый. Вообще он был красив. И эти шальные глаза… Потом я узнала, что не зря вспомнила о Сирано: господин служил в Иностранном легионе и в Париже бывал лишь изредка. По сути дела, ни галстуки ему были не нужны (у него не было костюмов, кроме одного, который он взял в тот день напрокат), ни картина моя, ибо у него не имелось дома, чтобы ее там повесить.
– Ну хорошо, – сказала я, – как вам угодно.
– Мне угодно по-разному, – откликнулся мужчина. – Ты меня невероятно возбудила. Хочешь убедиться? Дай руку.
Я хлопнула глазами. Господин засмеялся, увидев мое изумленное лицо, а потом повернулся к мсье Дени:
– У меня такое впечатление, что она ничего не понимает. Ты что, ее не предупредил?
Хозяин имел смущенный вид:
– Ну вообще-то я надеялся, что девчонки ее просветили… Ах, мадам Мадлен, неужели вы в самом деле думали, что я пригласил вас только для того, чтобы вы здесь рисовали?
Я не верила своим ушам. Мне все стало ясно в одно мгновение!
Я слышала о таких лавках, которые в одно и то же время были тайными борделями – приказчицы в свободную минутку обслуживали клиентов на свой лад…
Ах, близняшки! Наверняка они знали, что имел в виду мсье Дени, когда приглашал меня под свое крылышко! Почему не предупредили? Я бы тогда ни за что не… Я бы тогда ни за что не согласилась!
– Ну что, – спросил мой бретер с усмешкой, – испугалась? Послушай, отбрось всю эту ерунду. Если хочешь меня – пойдем со мной. А если нет… если не хочешь…
Меня поразило, что он повторил мысль моего мужа, который не раз говорил своим друзьям: «Если тебе хочется заниматься любовью – занимайся!» Разумеется, N употреблял другое слово, но уж ладно, я сделаю уступку приличиям.
Я вспомнила мужа – и ощутила невероятный восторг. Вот оно, то средство, с помощью которого я вполне отомщу ему, с помощью которого восторжествую над ним! Я изменю ему… я изменю ему с человеком, даже имени которого не знаю. И не хочу знать! Я изменю ему сегодня… и, если я правильно понимаю, теперь каждый раз, когда приду к мсье Дени, для меня будет готов новый клиент, новый безымянный любовник. Новая возможность расквитаться с N!
Ах, ну почему пасть легче, чем устоять? 'Equilibre у наших нравственных устоев явно нарушен! Как выражаются французы, 'equilibre instable!
– А если нет? – повторила я хрипло. – Если не хочу?
– Ну, если нет… – пожал плечами бретер. – Не потащу же я тебя силой!
И тут меня подкосило желание – такое, какого я не знала никогда прежде.
– Я хочу именно этого, – прохрипела я, потому что у меня пересохло горло от возбуждения. Зато в другом месте стало так влажно, что я невольно стиснула ноги. – Хочу, чтобы ты потащил меня силой!
Мсье Дени засмеялся.
– Я знал, что вы поладите, – сказал он философски.
И мы в самом деле поладили. Да еще как!
Дракончег уехал в четвертом часу утра… Поскольку обычной отговоркой его для дома, для семьи была, как знала Алёна, очередь на мойке, видимо, на сей раз очередь растянулась от Нижнего Горького до какого-нибудь, условно говоря, Верхнего Волочка.
Шутка.
После такой ночи, конечно, спать бы да спать, и Алёна в кои-то веки собиралась это сделать, дав себе волю и проспав до девяти, и, может быть – о святотатство! – даже шейпинг пропустила бы по такому случаю. Однако в восемь ее поднял на ноги телефонный звонок. И, к своему великому изумлению, она увидела на дисплее надпись «Ремонт Шура». Так в ее телефонной книжке был зашифрован Коротков!
Разговаривать с ним охоты не было никакой, потому что Алёна ожидала, что, скорее всего, нарвется на новые гнусные угрозы разбойника с большой дороги, называемой русским бизнесом, но палец уже машинально нажал на кнопку «Ответить», рука столь же машинально прижала телефон к уху, а изо рта еще более машинально вырвалось:
– Алло?
Ну да, привычка свыше нам дана, обычай – деспот меж людей, и всякое такое.
– Алёна, простите меня, пожалуйста, – услышала она убитый голос Короткова и едва не выронила телефон.
Однако!!!
От изумления наша героиня на некоторое время лишилась дара речи, и Коротков забеспокоился:
– Алло! Алёна! Где вы?
– «Алё, алё, алё, Алёна, кричу я в трубку телефона, но лишь три слова слышу снова: «Алёны дома нет!» – зевая, пропела она из какой-то старой песни и приготовилась было отключиться, но Коротков возопил совершенно по-заячьи (привет Ивану Сергеевичу Тургеневу!):
– Алёна! Погодите! Простите! Я хочу вернуть вам долг!
О-о, как говаривали некогда Бивис с Батхедом (а может, Батхед с Бивисом).