Мужчины Мадлен
Шрифт:
Ну уж нет! Больше мы с Шурой Коротковым не играем ни в какие игры!
Домофон погудел и умолк.
Алёна вошла в квартиру, заперлась покрепче, подумала, что не помешало бы сейчас глотнуть «Бейлиса», чтобы успокоиться, и…
И увидела лежащий на полу бумажник.
Незнакомый, коричневый, чужой, довольно туго набитый.
Положив многострадальную «Продавщицу цветов» на диванчик, Алёна подняла бумажник, недоверчиво открыла. Аж пять пластиковых карт, еще какие-то дисконтные карты – они и распирают кожаные, уже изрядно залоснившиеся бока. А что такое краснеет в особом отделении?
Краснели – вряд ли от стыда! – пятитысячные купюры. Их было немного, всего двадцать – Алёна не удержалась и переворошила их пальцами. А кто удержался бы на ее месте, проведите, проведите меня к нему, покажите мне этого человека (привет Сергею Александровичу Есенину!)? Если двадцать умножить на пять, получится уже немало – сто. То есть сто тысяч. Ого, так Шура очень даже не бедствовал. Потому что трудно, нет, даже невозможно предположить, что какая-то добрая фея, воспользовавшись коротким отсутствием писательницы, прокралась к ней в квартиру и подбросила мелочишки на молочишко, ясно, что бумажник выпал из кармана Короткова, когда тот… Коротков, конечно, а не карман, а впрочем, и карман вместе с ним… грохнулся на пресловутой ступеньке в Алёниной прихожей. Все врал Шурик о невозможности вернуть долг. Впрочем, кто бы сомневался.
Так вот почему он вернулся! Наверняка же именно Коротков и звонил в домофон…
Ой, умора! Он решил, что Алёна так вот и вынесет (в клювике) ему эти денежки?
Интересно, бумажник можно счесть компенсацией за моральный и материальный ущерб (покуроченную картину и ушибленное тело – «туловище» в терминологии Раисы), нанесенный рецидивистом Коротковым писательнице Дмитриевой? Или это все же будет как-то… не комильфо для столь совершенного во всех отношениях существа, каким являлась вышеназванная?
Размышляя над очень непростой дилеммой и ощущая себя кем-то вроде витязя на распутье, Алёна пошла в комнату – все-таки бумажник с такой суммой денег заслуживал лучшей участи, чем валяться на полу, его следовало хотя бы на письменный стол положить, – и обнаружила очень интересную вещь. То есть не обнаружила… А не обнаружила она десяти тысяч рублей, которые привез ей Коротков. В первую минуту Алёна даже глазам не поверила и принялась искать их в сумке и ящиках стола. Но нельзя найти того, что не было положено, и ей стало ясно: Коротков, украв картину, решил заодно пуститься во все тяжкие и вновь взять у Алёны в долг те же несчастные десять тысяч. На сей раз, как он, конечно, был уверен, окончательно, без отдачи. Однако судьба-индейка распорядилась иначе, и долг Коротковым был немедленно возвращен. Причем с процентами. Да с какими!
Тут Алёна, оценив смешливость Фортуны, села на диван (ноги не держали) и тоже принялась хохотать.
Потом, вдоволь насмеявшись, пошла оценивать ущерб, нанесенный ее драгоценной картине.
В коридоре подняла останки рамки. Да, все, капут, придется менять… багет оббился, вон на полу крошки валяются. Выбросить сразу, что ли, чтобы зря не расстраиваться? Или все же ее можно склеить, а багет как-нибудь реставрировать? Жалко с ней расставаться, ну ей-богу!
Алёна начала повнимательней рассматривать куски рамки, потом взглянула на оголенную картину и… и вдруг поняла хотя б отчасти (привет Борису Леонидовичу Пастернаку!) причину всего того, что с ней приключалось в последнее время.
А на тех листочках было написано:
Звезда, что светит промеж женских ног,Прекрасная, как грех,Опасная, как зубы крокодила,Не одного беднягу уводилаДорогой святотатственных потех.Кого я еще помню?
Один был русский. Конечно, из князей, конечно, из Оболенских. А может, из Голицыных, не припомню точно. Меня всегда поражало, что мои бывшие соотечественники так однообразны и убоги на выдумку. Естественно, мы говорили с тем мужчиной по-французски, однако я сразу распознала акцент. Да и в постели у нас получилась не то разудалая «барыня», не то развеселый «трепак». А в общем-то, мне понравилось!
Были два презабавных буржуа родом из той же деревни, которая некогда породила и самого мсье Дени. Разумеется, мне никто об этом не говорил, я сама догадалась, а потом хозяин магазина подтвердил мою догадку. Все они были шестипалые. Оказывается, в той деревне сплошь женились на близких родственницах и выходили замуж за близких родственников. Как известно, должно быть не менее трех колен между мужчиной и женщиной, чтобы рождалось нормальное потомство. Впрочем, может быть, благодаря именно этому родству крестьяне имели великолепную оснастку и умели доставить женщине удовольствие.
Приходил некий господин, который целовался будто от нечего делать, а в постели сразу ложился на спину и предоставлял мне делать с ним все что заблагорассудится. Потом, уходя, он рыдал от счастья и целовал мне руки благодарно. Может, я единственная шлюха в мире, которой клиент целовал руки…
Был еще клиент, который вручал мне деньги перед «сеансом» и требовал, чтобы я его… покупала! Как бы он был проституткой, а я – клиентом. Он жеманился и пищал, а я его насиловала. К тому же мужчина стонал так громко, что мсье Дени испугался: услышат на улице и вызовут полицию! Именно поэтому настрого отказал чудаку «от дома»… вернее, от магазина. Мне было немножко жаль с ним расставаться, потому что уж очень он был забавен. Да и приятно мне было торжествовать над мужчиной, чего скрывать!
А вот с кем я рассталась с превеликим удовольствием, так это с человеком, который первым делом похвастался своим залеченным, в шрамах, членом. Конечно, я знала, что иду на риск с каждым, под кого ложусь, но все же уповала на свою удачу, а ощущать внутри себя то, что уж точно было больным, носило следы болезни и неизвестно, вылечилось ли… О нет, мне было и страшно, и отвратительно.
Я отказывалась, мужчина настаивал:
– Я так хочу!
– А не хотите ли получить канделябрами по физиономии? – пустила я в ход фразочку, которую однажды слышала от Жоржетты. Конечно, никаких канделябров в комнате не было, сплошное электричество, однако на столе стояла шампанская бутылка, и я схватилась за нее с твердым намерением не пускать в себя покрытого шрамами урода.
На мое счастье, клиент испугался и ушел, а потом я пожаловалась на него мсье Дени. Мой добрый хозяин искренне ужаснулся и поклялся, что больше я того человека не увижу. Так и случилось.
А вообще их лица и повадки в большинстве своем очень быстро стирались из моей памяти.
Все ваши имена я позабыла, к счастью.Быть может, вспомню, если Страшный судНе выдумка досужих богословов.Когда меня к ответу призовут,Когда дадут мне право свое словоСказать еще один, последний раз, —Я, очень может статься,Вспомню вас.