Мужики
Шрифт:
— Пойдем к нам. Уж тут тебе делать нечего…
— Не пойду! Земля моя, от отца и деда, так я не отступлюсь! На своей земле останусь! — сказал Шимек с мрачным упорством, бессознательно хватаясь за угол хаты.
Не помогли ни просьбы, ни уговоры — он не двинулся с места и ничего больше не отвечал.
Матеуш сидел с ним рядом, не зная, как быть, а Енджик собрал выброшенные матерью кафтаны, штаны и рубахи, связал все вместе и робко положил узел перед братом.
— Я уйду с тобой, Шимек! — шепнул он со
— Псякрев! Сказал я, что с места не тронусь, так и не тронусь! — рявкнул Шимек и так ударил кулаком в стену, что Енджик даже присел с испугу.
Они замолчали, потому что из хаты опять донеслись ужасные стоны: там Амброжий осматривал больную. Он положил на обожженные места слой свежего масла, прикрыл их какими-то листьями, а поверх налил еще простокваши и обернул все тело мокрым полотном. Приказав Ягусе, чтобы она часто поливала компресс холодной водой, Амброжий торопливо ушел в костел, так как "сигнатурка" уже звонила.
Подошло время обедни, и люди толпой повалили в костел, а по пути множество знакомых заходило проведать больную.
Ягне пришлось даже запереть двери перед любопытными, и с нею осталась одна только Сикора.
Немного погодя все успокоилось. Доминикова перестала стонать, на улице наступила тишина, только от костела доносились звуки органа и пение. Нежные рыдающие голоса хора таяли в воздухе.
Солнце уже припекало изрядно, и в полуденной тишине деревья стояли неподвижно, — только изредка затрепещет какая-нибудь веточка, зашевелятся тени. Птицы молчали, и только колосья шуршали тихонько, мотая желтыми гривами.
Парни все еще сидели под окном. Матеуш тихо говорил что-то, Шимек слушал и только головой кивал, а Енджик, лежа около них на земле, засмотрелся на дымок от папиросы, который голубой паутиной поднимался в воздух.
Ягна вышла с ведром и пошла к озеру за водой.
Матеуш встал и, обещав прийти опять после обеда, направился было в костел, но, увидев, что Ягна сидит на берегу, подошел к ней.
Она сидела, опустив ноги в воду. Наполненное ведро стояло рядом.
— Ягуся! — шепотом сказал Матеуш, останавливаясь вблизи под ольхой.
Она поспешно натянула юбку на колени и поглядела на него такими печальными, заплаканными глазами, что у него защемило сердце.
— Что с тобой, Ягусь? Нездорова?
Деревья бесшумно качались, осыпая ее светлые волосы зелено-золотым дождем дрожащих отблесков и теней.
— Нет… Только несладко мне живется… — она отвела глаза.
— Я бы рад тебе чем-нибудь помочь, — сказал он ласково.
— Правда? А тогда на огородах убежал от меня и больше не показывался…
— Оттого, что ты меня обидела! Как же я мог… Ягусь! — тон у него был покорный и нежный.
— Да я звала тебя потом, кричала вслед, а ты не воротился.
— Звала? Правда, звала, Ягусь?
— Ну, я же тебе
Лицо ее вспыхнуло заревом, она потупила голову и в замешательстве болтала в воде ногами. Матеуш тоже молчал, задумавшись.
Опять в тишине баюкающие звуки органа… По блестящей глади озера от ног Ягуси расходились круги, похожие на полосатых змей, у берега на воду ложились тени. А Матеуш и Ягна уже украдкой посматривали друг на друга, и взгляды их встречались…
Матеуша все сильнее тянуло к ней… Хотелось взять ее на руки, как ребенка, приласкать, успокоить.
— А я думала, что и ты против меня, — чуть слышно сказала Ягна.
— Нет. Ты мне всегда была мила… Не помнишь разве?
— Да, это давно, в прошлом году. А теперь и ты, как другие… — сказала она неосторожно.
Матеуш вздрогнул от неприятного воспоминания, проснулись гнев и ревность.
— Потому что ты… ты…
Нет, не мог он выговорить вслух того, что его душило! Он сделал над собой усилие и сказал отрывисто и решительно:
— Ну, прощай…
Он должен был бежать от нее, чтобы не попрекнуть ее войтом.
— Уходишь. Чем же я теперь тебя обидела? В лице Ягны он прочел испуг и огорчение.
— Ничем… только… — он заговорил быстро, глядя в ее заплаканные голубые глаза, и горечь, нежность, досада смешались в его душе. — Только прогони ты от себя этого скота, прогони, Ягусь!
— Да разве я его зазывала? Разве я его держу! — крикнула она гневно.
Матеуш стоял в нерешимости и сильном смущении. Слезы горохом посыпались по пылающим щекам Ягуси.
— Такую подлость со мной сделал… Напоил, а потом… И никто-то за меня не заступится, никто не пожалеет, а все убить готовы! Чем я виновата? — жаловалась она.
— Я ему, подлецу, отплачу! — сказал Матеуш, сжимая кулаки.
— Отплати, Матеуш, отплати! А я уж тебе… — подхватила она с жаром.
Матеуш, ничего не отвечая, быстро зашагал к костелу. А Ягна еще долго сидела у озера, думая о нем. Может быть, он заступится, не даст больше ее обижать!
"А может быть, и Антек?.." — вдруг подумала она. Она вернулась домой, полная неясных радостных предчувствий.
Опять запели колокола. Народ выходил из костела. Ожили дороги, загудели голосами, смехом, стучали повозки. Люди шли группами, останавливались тут и там у ворот. Только у избы Доминиковой все притихали, хмуро переглядывались и проходили мимо. Никто не зашел к больной.
Расшумелась деревня. Во всех избах, в сенях, на крылечках слышен был громкий говор, в садах тоже было людно — здесь обедали под деревьями, в холодке. Куда ни глянь, сидели люди и ели. Стук ложек, звон посуды, повизгивания собак нарушали знойную тишину полудня.