Мы даже смерти выше...
Шрифт:
отдать тебя». Я это стихотворение от Коли не слышала и на эту
фразу обиделась. Но здесь, конечно, было недоразумение. Мы
на эту тему с Николаем стали говорить, он что-то попробовал
объяснить. Я разобиделась, повернулась и ушла. В то время мы
были максималистами. Казалось, что главнее любви ничего не
может быть. И я считаю, что это, в общем, было правильно. Да и
он так считал. Это была просто бравада. И с его стороны,
конечно, обоснованная.
из экспедиции. Статьи о раскопках вышли в нашей
университетской многотиражке и в «Комсомольской правде».
Сразу возрос интерес ко мне.
Это был конец третьего, начало четвертого курса – нашего
с Николаем последнего, предвоенного курса... С Колей мы весь
год после того стихотворения практически не общались. Но вот
подходит декабрь сорокового. Как-то в общежитии мы с ним
встретились – он снова попросил прощения: «Да не обижайся
ты, давай вместе встретим Новый год». Я согласилась. Это
должна была быть компания его друзей: его соклассники
ивановцы Николай Шеберстов (стал потом известным
художником) и Константин Титов (учился в Вахтанговском
училище, впоследствии стал актером Рижского ТЮЗа). Это
были очень веселые, хорошие ребята, ко мне относились
замечательно.
И вот вечер 31-го. Вдруг приходит Коля и виновато как-то
мне говорит: «Ты знаешь, я не могу пойти. Я получил
телеграмму о том, что умер отец в Иванове». И он в ночь
уезжает домой. Новый, 1941 год я встречала без него.
158
Потом, когда Николай вернулся, рассказывал: «Понимаешь,
подхожу к дому ранним утром (поезд ночной был, наверное,
кинешемский) и слышу, музыка играет. Что такое? Вхожу, все в
порядке. Отец жив, здоров. Веселятся, Новый год». Что это
такое было, я до сих пор не знаю – так мне толком никто не смог
объяснить, каким образом смогли послать такую телеграмму. Но
у меня закралось какое-то недоверие.
У Коли в Иванове была соклассница – Женя. Очень милая,
красивая девушка. Он мне показывал ее фотографию. Но как-то
так получилось, что она не смогла после школы поехать вместе
с ним учиться в Москву. Кажется, она заболела, что-то было
такое. И для Коли это было на первом курсе очень большим
ударом. «Вокзальный свет, ее прости» – как раз про это
стихотворение. И мне казалось, что когда он поехал в Иваново
на Новый год, возможно, он опять встретился с Женей. Опять
возникло прежнее чувство.
Мы к тому времени с Николаем уже дали слово
пожениться.
Все об этом, в общем-то, знали. Это был четвертый курс. К
этому времени почти все наши однокурсники нашли свою пару:
переженились. А у меня вот такие сомнения. И вот идут январь,
февраль 41-го года. Мы то миримся, то опять ссоримся. У меня
в записях где-то есть: «Но разве так можно? Разве так суждено
мне в любви?».
В первую же ночь, с 22 на 23 июня, была бомбежка. Правда,
нам объявили, что это учебная тревога. Но осколки сыпались
самые натуральные, самолеты летали, прожектора пересекали
небо.
Буквально через 2-3 дня нам объявляют в университете, что
все парни едут на спецзадание, а девушки – в кружок медсестер
или в ополчение. И вот перед отправкой на спецзадание собрали
наш курс на Красной Пресне. (Об этом есть в моих
воспоминаниях). Ребята стояли лицом на запад. Был как раз
закат – такое красное, заходящее солнце. И Коля смотрел на
него широко распахнутыми глазами. И такое что-то сжалось у
меня в сердце: что вот оно – конец. Объявили: «Разойтись,
159
попрощаться». Мы бросились друг к другу: обнялись, крепко
расцеловались… Больше мы не виделись.
Все мои друзья разъехались. Я осталась в Москве одна на
курсах медсестер. О ребятах, которые на спецзадании, я ничего
не знала. Потом в одном из писем Коля упрекнет: «Как же так.
Все знали и приезжали, а ты не появилась». А я не знала просто,
где они. Иначе бы, наверное, туда поскакала.
Николай вернулся со спецзадания в октябре 41-го года,
попытался найти меня в Москве. Но обнаружил только мое
письмо, оставленное для него у Кости Шеберстова. Наших
сокурсников, вернувшихся со спецзадания, госкомиссия
отправила доучиваться. Только Коля и его товарищ по курсу
Арчил Джапаридзе пошли добровольцами. В очень тяжелое для
Москвы время – 15,16 октября их записали в армию. Они
пешком вышли по Владимирской дороге в направлении
Мурома. И оттуда Коля начал писать мне письма в Ташкент.
(Он узнал, что я уехала туда по назначению работать в школу).
И эти письма доходили до меня очень долго. Их всего пять: с
октября по декабрь, последнее – 28 декабря 1941 года..
Николай отправляется на фронт в гвардейских частях. К
этому времени уже был приказ Сталина, всех старшекурсников
сохранить, не отправлять. Но вот так получилось.Он