My December
Шрифт:
Дальше все было, как в тумане. Она брыкалась, шаталась, ноги не слушались, тело потяжелело. Гермиона не различала ничего вокруг, она видела лишь чьи-то руки, лица, приглушенный свет и серые стены. Кто-то, пахнущий кофе и карамелью, держал ее под руку, ведя за собой.
— Эй, ты как? — знакомый голос вывел ее из оцепенения, заставив вздрогнуть. Грудь тяжело вздымалось, а лицо стало влажным от пота.
— Нормально, — сухо ответила гриффиндорка, оглядевшись. Она стояла в гостиной рядом с Забини и Малфоем, которые обеспокоено переглядывались. — Да нормально
— Ух, полегче… — театрально воскликнул слизеринец, присаживаясь рядом.
Глаза Гермионы недобро сверкнули.
— Заткнись, Малфой, — выплюнула староста, пытаясь испепелить того взглядом.
Драко холодно посмотрел на девушку — волосы растрепались, челюсть была сжата.
— Ты думаешь, она бы отпустила тебя, если бы я не подыграл? — ровным тоном сказал блондин, всё так же не отрывая глаз от девушки, сидящей напротив.
Гермиона опустила глаза, посчитав нужным промолчать. Конечно же, она догадывалась, почему Малфой вел себя именно так. И да, она знала, что, если бы не он, то со значком старосты можно было попрощаться. Но Грейнджер было плевать — ревность с такой силой сжимала легкие, что девушке показалось, что сейчас она вздохнула впервые за этот день.
Она не понимала, почему Драко бесится из-за Ленни и Рона, но, кажется, теперь это стало доступным для ее сознания. Более того, девушка прочувствовала на своей собственной шкуре. Но ведь это разные вещи, Малфой — собственник, а Гермиона любит его и не хочет делить ни с кем другим.
— Ладно, ребятки, хватит устраивать тут Санта Барбару, — пролепетал Блейз, легший рядом с другом. — Предлагаю продолжить игру на желания.
Малфой неуверенно кивнул, а гриффиндорка нехотя пожала плечами. Она до сих пор не могла отойти от той перепалки с Паркинсон, которая протрезвила ее в одно мгновение. Мысли были, как никогда, ясными, но вот голова трещала по швам.
Забини толкнул бутылку, и та пару раз, прокрутившись на поверхности, остановилось на Гермионе, которая закрыла глаза ладонями, громко простонав.
— Ну, валяйте, — убито выдохнула девушка.
Драко еле заметно усмехнулся, открывая новую бутылку огневиски, забыв о том, что сегодня они потратили половину годового запаса алкоголя, который был у Блейза.
— Знаешь, Грейнджер, ты тут часто воешь по утрам, не давая мне спать. Может, исполнишь для нас какую-то магловскую дребедень? Я уже и не знаю, что придумать… — задумчиво протянул староста, и Гермионе показалось, что в его глазах мелькнул интерес.
— Блин… Это обязательно? — вяло откликнулась гриффиндорка. Она не считала себя хорошей певицей, более того, девушке казалось, что голос ее похож на визги олененка, застрявшего в изгороди.
— Кошелек или жизнь, Грейнджер. Ты знаешь правила.
Почувствовав на себе любопытные взгляды, шатенка сгорбилась, сглотнув. Станцевать стриптиз для нее было задачей, куда полегче. Гермиона посмотрела на Драко, который растянулся на ковре, словно король. Он с напускным интересом и тщательностью рассматривал свои ногти, словно утомленный
Девушка почувствовала, как дрожат коленки. Она была уверена в выборе композиции, но это послужило бы, своего рода, откровением, Малфой поймет, что это адресовано именно ему. Собравшись с духом, Гермиона начала петь и голос ее звучал чисто и звонко:
— Это был долгий и темный декабрь…
Я помню, с крыш наметало
Снег, белый снег.
Отчётливо помню,
Как они всё смотрели из окон
На то, как мы замерзаем…
Когда будущее строится
Кучей идиотов-показушников,
Тебе лучше не высовывать нос…
Если ты любишь меня, просто дай знать…
Она замолчала, боясь даже посмотреть на него.
— Это был долгий и темный декабрь,
Когда банки превратились в храмы,
А какой-то хитрец стал божеством.
Священники ухватились за Библии-муляжи,
Служащие тайниками для винтовок,
И кресты устремились вверх…
Похороните меня в амуниции,
Когда я, мёртвый, паду оземь.
Мои нервы словно оттаявшие полюса…
И если любишь меня — дашь знать?
Голос задрожал, как натянутая струна скрипки. Девушка отрывисто дышала.
Дашь ли ты, Драко, ей знать?
— Я не хочу быть солдатом,
Которого капитан какого-нибудь обречённого корабля
Отправит глубоко на дно…
Так, если ты любишь меня, зачем отпускаешь?
Я забрал свою любовь на фиолетовый холм,
Где мы сидели в снегу.
И всё то время, пока мы сидели, она молчала…
Что же, если любишь меня — просто дай знать…
По лицу Гермионы текли слезы, которые она даже не пыталась скрыть. Волосы прилипли к влажным щекам, а губы посинели и дрожали.
Примерно с минуту в комнате стояла гробовая тишина, которую прерывал лишь свист ветра за окном. Блейз выпучил глаза, а подбородок отвисал чуть ли не до пола. Затем он пробурчал что-то нечленораздельное на подобии: “охуетьнутыдаешьгрейнджер”.
Драко же, напротив, молчал. Что-то шевельнулось в его глазах. Взгляд был отрешенным, с толикой боли, взгляд, похожий на замороженное пламя. И лишь одна ее фраза крутилась в голове: “Что же, если любишь меня — просто дай знать…”.
Фраза, на которую он не смог ответить дважды, вопрос, который упрямо всплывал у него в голове каждый день: “Люблю ли я Грейнджер?”
— Я… я пойду, наверное… — отрывисто начал Забини, с трудом вставая на ноги. Он помахал друзьям рукой, неуверенно направляясь к выходу, но никто даже не поднял головы. Его тело покачнулось, а затем с грохотом упало на пол, вместе с бутылкой огневиски, которую, по-видимому, не удалось спасти. Осколки разлетелись в разные стороны.
Это было знакомым чувством для старост. Вдребезги разбитое стекло.
Она встает, он — следом. Молча. И не нужно слов.
Держась за руки, они подошли к спальне Драко. Гермиона легла на кровать, чувствуя, как руки парня плотно обвивают ее тело. Слыша биение его сердца, как свое собственное.