Мы искали друг друга
Шрифт:
Она и не думала шутить, когда сказала, что нынче им предстоит восхождение.
«Чокнутая баба», — ругался Макс. Про себя. Деваться ему было некуда: раз начальство велит, надо делать.
Сбоку от «стены» скала шла уступами, образуя своего рода лестницу. Здесь и стали подниматься горе-альпинисты. Без страховки. Вообще без сякого снаряжения, а главное, не имея ни каких навыков в альпинизме. Уварова поднималась первой, как кошка лезла. Потом сверху Максу подсказывала, за какой выступ цепляться, куда ногу ставить.
Выбрались на относительно пологий гребень, упиравшийся в еще один скальный
«Наверное, это и есть вершина», — подумал Макс.
Куда там. Все еще только начиналось.
Скалу-«жандарм» обошли понизу. Для этого пришлось спуститься чуть ниже, теряя набранную высоту. За скалой опять шел пологий гребень. И опять думалось: вон она, вершина. Но оказывалось, что за перегибом начинался новый подъем, и так бессчетное число раз.
Уварова шагала бодро. Худая, жилистая, выносливая, что твоя лошадь, она иному альпинисту могла дать фору. Макс держался исключительно на самолюбии. Бесконечный подъем так его вымотал, что будь на месте геологини кто-либо другой, он бы пощады запросил: дескать, оставь меня здесь, или пристрели, только не мучай…
Макс не заметил, как сошел с сухого гребня на заснеженный склон. Он практически отключился, ноги переставлял автоматически, как потерявший управление механизм.
— Уйди со снега! Со снега уйди! — орала Уварова.
Макс пришел в себя. Покорно поднялся опять на гребень. Мыслей не было. Ничего не было. Только желание лечь и лежать, лежать… Но он все шагал и шагал.
Уварова остановилась, сбросила с себя рюкзак, уселась на него.
— Все, пришли, кажется… Садись, Максим.
«Все? Неужели все?». Макс присел, закрыл глаза.
— Эй, смотри, не засни!
Макс разлепил глаза, огляделся. Неужели и правда — вершина. Площадка метров пять на пять, сбоку торчит клыком небольшой выступ. Вот и все.
Ощущения того, что «весь мир под ногами» не было. Ближайшие вершины — на одном с ними уровне, дальних не видно — все облаками затянуто.
«За каким чертом мы сюда залезли?».
Порывами налетал ветер, пробирал до костей. Уварова сидела, съежившись, закрыв голову капюшоном. Она достала полевой дневник, подышала на пальцы, стала что-то писать. Закончив, встала и провозгласила:
— Так как мы покорили этот пик, то имеем право дать ему имя. Отныне он будет называться, ЛГИ — Ленинградский горный институт. В честь моей «альма матер».
Макс только хмыкнул в ответ.
— Что, звучит плохо? Пик Лги… Да, не очень. Как-то иначе надо… ага, вот — Элги. Пик Элги!
Она составила записку для будущих восходителей: мол, пик уже покорен, и обрел имя. Стала рыться в рюкзаке, искать, во что бы вложить послание. Макс пошарил глазами вокруг (привычка цивилизованного человека искать любую неожиданно понадобившуюся вещь у себя под ногами) и сразу же обнаружил некий предмет, выделяющийся цветом и формой среди каменного мусора. Подошел, поднял: так и есть — консервная банка! Отдал находку Уваровой.
«Первопроходчицу» ни сколько не смутило явное доказательство, что кто-то побывал здесь раньше. Уварова спокойно и с достоинством вложила записку в банку, сложила из камней тур, куда и поместила послание. Затем она выбила молотком на каменном уступе надпись «Уварова», и на этом сочла свою миссию законченной.
Осталась
Время поджимало. Чтобы успеть до темноты следовало поторопиться. Спускались не тем путем, что взошли на гору, а по заснеженному склону. Снег был относительно мягкий, съехали по нему, где на ногах, где на заду, как солдаты на картине «Переход Суворова через Альпы». Дальше шла мелкая щебенка, по ней сбежали со скоростью лифта. От перепада высот уши закладывало. Щебнистые осыпи сменялись скальными уступами, а те снегом, и все опять повторялось, пока не вышли на широкую сухую промоину, по которой спускались уже в сумерках.
В лагере Цай то и дело поглядывал на часы. Нервничал. Ночь, а Уваровой и Шведова все нет. Не ЧП еще, но волноваться заставляло. Он знал: маршрутчики направились в сторону Безымянного, но не думал, что Уварова на самую вершину полезет. Какого лешего ей бы там понадобилось? Хотя… она, похоже, из тех, у кого до старости романтика в известном месте играет. И Шведов этот… Глаз да глаз за ним нужен.
Они пришли, когда Цай уже не знал, что и думать. И Шведов и Уварова грязнющие были с ног до головы, от усталости еле ноги переставляли. Цай только спросил геологиню:
— На Безымянный ходили?
Он не стал выговаривать Уваровой, ронять ее авторитет в глазах молодого специалиста. Завтра он с ней потолкует по поводу самодеятельных восхождений.
В палатке Макса принялся пытать Трофимов:
— На самую вершину поднялись?
— Ага, — ответил Макс. — Запишите мне два восхождения: первое и последнее.
Памирское лето набрало обороты. Комары совсем осатанели: начали уже днем атаковать. В реке поднялась вода, создав дополнительные трудности. Часть тропы, соединяющей лагерь с «большой землей», — геологи называли этот путь «дорогой жизни», — оказалась затопленной. Ничего фатального в том не было, только теперь, чтобы обойти утес, торчащий над залитым участком, приходилось лезть наверх, затем опять спускаться; или заходить в воду по самое… в общем, почти по пояс.
В этот сезон рыбалка оказалась удачной, как никогда. В заводях осман на крючок дурняком кидался. В качестве наживки использовали хлебный мякиш, смачиваемый корвалолом. Рыба на лекарство перла, что те коты — успевай таскать. Цай ругался: хотел накапать себе снадобья, а из аптечки последний пузырек утащили рыболовы.
Не хотелось Цаю признать, что здоровье не то уже, а пришлось. Сердце принялось шалить, ночами стал просыпаться — задыхался. Понял — это звонок. С горами придется завязать, по крайней мере, с Памиром: высокогорье сердечников не щадит. А пока следовало поберечься.
Цай отдал свое ружьишко, — он не рыбак был, но охотник заядлый, — Бочкину. Сам на рыбалку переключался. Алик наловчился зайцев стрелять, не хуже начальника. Свежая рыба и зайчатина — неплохая добавка к столу.
Продолжались маршруты. Кроме Макса в помощники Уваровой придали Брагина. В маршруте третий — не лишний.
Макс как-то уже приноровился к темпу Уваровой, во всяком случае, не отставал на подъемах. Брагин, тот плелся всегда позади. Его шумное дыхание слышно было за сотни метров. Уварова подкалывала: