Мы не твои
Шрифт:
— Где же ты болталась три недели, сиделка? Брат тебе, небось, еще и все деньги выплатил? Или все-таки урезал зарплату?
Я привыкла к его грубости, уже не обращаю внимания. Хотя все равно очень обидно.
Особенно после того поцелуя. Он целовал меня так… жадно, так… по-настоящему. Это было необыкновенно! Кровь пузырьками струилась по венам, по коже мурашки бежали, и такое приятное тепло разливалось…Голова кружилась от… от счастья. Да, именно так. От счастья.
Наверное, это ужасно, но я была очень счастлива,
— Что ты молчишь? — он говорит сквозь зубы, недовольно, зло. А я не понимаю, какая муха его укусила?
И вообще, стоит ли ему отвечать?
— Мне сказали, что с вами теперь нужно гулять обязательно два раза. Сейчас я вам помогу собраться, пойдем на улицу.
— Я сам в состоянии собраться.
— Тогда мне вас ждать у выхода?
— Да. Выйди. И дверь закрой.
Выхожу, как он просил, дверь прикрываю, вижу, что Ильяс поехал в ванную.
В коридоре горничная Гуля, улыбается мне, качает головой.
— Мы все молились чтобы ты вернулась. Без тебя с ним сладу нет.
— Со мной тоже.
Да уж! Со мной стало, видимо, еще хуже. Ильяс первые два дня после моего возвращения рычит на всех, злится, ругается.
А потом во время прогулки решает уехать от меня. Дорожки для его коляски специально чистят, посыпают песком — в феврале снега много выпало — но видимо какой-то участок пропустили, наледь попадает под колеса, и Илик переворачивается.
Я дико пугаюсь, бросаюсь к нему, он лежит на заледеневшей плитке, хорошо, что его не придавило. Приседаю, протягиваю руку — это моя ошибка, потому что Ильяс резко дергает меня на себя, и я оказываюсь лежащей на дорожке рядом с ним, под ним…
— Попался, Воробушек?
Молчу, потому что я на самом деле попалась!
— Язычок проглотила?
Интересно, а у воробьишек есть язычки?
Я хмыкаю, потому что это очень смешно думать в такой момент о том есть ли у мелкой пташки язык.
— Ты чего смеешься?
— Ничего. Просто так.
— Тоже подумала есть ли у воробья язык?
Ого! Вот это интересно!
— Подумала… Изменница несчастная. Бросила меня одного, на целых три недели.
— Одного? К вам вообще-то невеста должна была прийти.
— Какая невес… Чёрт. Один ноль в твою пользу. Где ты была?
— Может мы встанем и поговорим?
— Зачем? Мне удобно лежать. Так… мягко.
О, Боже! Он елозит по мне, и жар окатывает с ног до головы. Мне стыдно. Очень. И приятно, тоже очень.
— Холодно…
— Да? А… если так?
Ильяс переворачивается резко, и теперь он оказывается на земле, а я на нем.
— Не надо, Илик, правда холодно. Вам вредно, надо встать…
— Извини, малышка, видишь, какое дело, встать-то я как раз и не могу…
Вижу ухмылку на его лице. Горькую.
— Я помогу.
— Не поднимешь.
— Охрану позову.
— Слушай, дай мне
— Удовольствие? — смотрю на него, не очень понимая, о чем он…
— Приятные воспоминания. Как будто я опять нормальный. Кувыркаюсь с красоткой.
— Я не красотка. Пусти, пожалуйста.
— Мне плевать, даже если ты Квазимодо. Я слепой.
Неожиданно коробят его слова. Надоело. Дергаюсь сильнее, пытаясь разорвать кольцо рук.
— Пусти, быстро!
— Тихо, тихо… ты чего, Воробушек?
— Ничего, пусти!
— Я же не сказал, что ты страшненькая. Ты…Ты так вкусно пахнешь, так бы и съел.
Чувствую его губы совсем близко. Отворачиваюсь. Но он находит мое ухо и… меня словно током прошибает! Я представить не могла что это будет настолько приятно! Еле сдерживаю вздох. Дрожу…
Мамочки, как же мне хорошо! И… больно. Потому что он играет, забавляется. Ему все это скоро надоест, а я…
Я, наверное, буду вспоминать это время как лучшее в жизни.
Просто потому, что ОН был рядом.
— Ильяс, что тут происходит?
О, Боже… Как мне стыдно! Просто… Дико стыдно. Готова сквозь землю провалиться!
Тамерлан в это время обычно на работе, я вообще редко его вижу. После возвращения мы только по видеосвязи общались — он спросил, как дела, не нужно ли мне чего, рассказал про распорядок Ильяса, обязательные прогулки, ну и все. Из семьи я вообще мало кого вижу.
Мать их чаще всего в комнате сидит, я знаю, что ей тяжело видеть Ильяса. Она приходит к нему раз в день, когда он точно один. Доктор Самад говорит, что у нее с сердцем проблемы, надо наблюдаться, но она отмахивается. Все повторяет, что у Бога прощение нужно вымолить. Вымаливает.
Я знаю, что у них еще сестра есть, вроде родная Живет она у них на родине, на юге, с мужем, зовет мать к себе. И Илика.
— Ильяс, ты что творишь?
— Тамерлан, почему ты всегда приходишь не вовремя, а? Вечно мешаешь.
— Встать надо, холодно. Заморозишь Воробушка.
Чувствую, как краснею до кончиков ушей. Тамерлан Умаров меня Воробушком назвал!
— Я бы рад встать, брат, да что-то у меня ноги не стоят. Странное дело, да?
— Не ёрничай. Отпусти Зою!
Неожиданно повисает страшная тишина. Слышно, как ветер снежинки с сугробов сдувает.
— Это… Надя, брат…
— Да. Точно. Надежда. Дайте руку, Надя, я вам помогу.
— Я сама, — не понимаю, почему так хрипит мой голос. — Илику помогите.
Я назвала его Илик! Разве так можно? Где моя голова?
Тамерлан все равно помогает подняться. Потом поднимает Ильяса. Усаживает его в коляску.
— Надя, вы отвезете его в дом, справитесь?
— Я и сам справлюсь, брат. Но… спасибо, что хоть Воробушка мне оставил.
— Ильяс.
— Проехали. Давай, Надежда, мой компас земной, рули…