Мы не твои
Шрифт:
— Он остыл, ты не обожжешься больше?
— Он уже совсем холодный, наверное.
— Бери.
Я сажусь на кровать, стараясь отползти подальше. Вижу, как Ильяс пододвигает коляску к краю, подтягивается на руках, переваливается, стараясь уместить тело так, чтобы не скатиться. Мне бы надо ему помочь, но я знаю, это ему не понравится.
Наконец, Ильяс устраивается удобно, подкладывая под спину подушку.
— Воробушек, ты почему так далеко? Сядь ближе.
— Мне и тут хорошо.
— Ладно. А чай мне подашь?
Хитрец,
— Сядь ближе, пожалуйста. — шепчет на ухо. — ты так вкусно пахнешь?
— Правда? Ты же сказал, что это средство для мытья посуды?
— А я люблю мыть посуду.
Не могу удержаться, хихикаю, и… двигаюсь ближе. Как мотылек на пламя…
— Спасибо.
Я не спрашиваю за что. Знаю.
Он делает глоток, морщится, чай и правда еле теплый.
— Хочешь, я принесу кипяток, разбавлю?
— Не хочу, чтобы ты уходила.
— Ладно.
Он молчит. Делает еще глоток, потом отдает мне чашку.
— Поставь, пожалуйста. И иди ко мне…
— Ильяс…
— Не бойся. Я просто хочу, чтобы ты была рядом, когда я буду рассказывать. Это… непросто…
— Если ты не хочешь, то…
— Не хочу. Но мне нужно кому-то рассказать, иначе… иначе я с ума сойду. Вернее, я уже сошел… Просто слушай.
Он начал издалека. Как поступил в институт на какой-то странный факультет всем назло. Правда, параллельно сдал еще и на экономический, никому не сказав. Как в первый же день увидел в своей группе девушку Зою.
— Красивая, очень. Необыкновенная. Нет, вроде бы и простая, обычная, и в то же время… Светлячок…
— Почему Светлячок?
— Фамилия у нее была Светлова. И… волосы золотые, они как будто светились изнутри… Могу показать, кстати… — он как-то странно скрипнул зубами.
— Показать? У тебя есть ее фото?
— И фото тоже. И волосы. Она… она их отрезала на свадьбе у Тамерлана.
— Как… отрезала? — я не понимала, что он говорит, правда, что ли не в себе немного?
— Ножницами. Взяла и… всю эту красоту. Они у неё до самой талии были. Длинные, вьющиеся… Настоящее золото. И вот она это золото подарила Тамерлану. Свадебный подарок.
Я не могла понять правду он говорит или обманывает. Девушка, которую любил Ильяс пришла на свадьбу к его брату и отрезала свои волосы? Зачем?
— Она любила Тамерлана. И он ее любил. Они должны были пожениться. И… поженились бы, если бы не я.
Его голос стал глухим и хриплым. Ильяс рассказывал, а я цепенела, не веря в то, что все, о чем он говорит случилось на самом деле.
Ильяс не мог так поступить! Он… он не такой! Он…
— Я знал, что Алиевым нужны деньги Тамерлана. Знал, что они заставят отца уговорить брата на эту свадьбу. Я знал, что это убьет Светлячка. Знал. И убил.
Я не могла пошевелиться. Эта история так подействовала на меня. Как ледяной душ. Нет, даже не так. Словно я провалилась под лед. Провалилась и попала в западню, и не могу выбраться.
Как же можно пережить такое? Как?
Я понимала почему эта Зоя умерла. Не знаю, что с ней произошло на самом деле, но… я знаю, что можно умереть просто от горя.
Я сама однажды чуть не умерла. Наверное, меня спасло лишь то, что я решила жить, чтобы страдать. Так же как Ильяс. Нести свой крест. Только во мне не было злобы. Наоборот. Я верила, что смогу искупить вину, если буду делать что-то очень хорошее, доброе. Помогать людям.
Поэтому я и захотела пойти учиться на медицинскую сестру. Чтобы помогать.
— Ничего не скажешь?
Молчу, потому что не знаю, что сказать.
— Тогда я сам скажу. Я подонок, Надя. Подлец. Мерзкий, ничтожный… Я недостоин жить. И я не хочу жить. Поэтому и буду существовать вот так, в коляске. Слепой.
Внезапно он отодвигается от меня, дышит тяжело.
— Я убийца, Воробушек. Понимаешь? Убийца. Так что… Не ведись на мои слова, на поцелуи, на нежности. Я недостоин их, понимаешь? Если можешь бежать подальше — беги. Я поговорил с братом. Ты можешь жить в моей квартире. На работу в клинику тебя возьмут.
У меня кружилась голова, все перед глазами плыло от слез.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Дурочка… я хочу, чтобы ты осталась, понимаешь? Хочу тебя себе. Ясно? И получу, если ты не свалишь отсюда! Давай! — он неожиданно начинает кричать. — Давай, вали, ну? Я сказал! Уходи! Уходи, Надя…
Мне нужно уйти, я это понимаю. Очень хорошо понимаю. Но…
Двигаюсь к нему, обхватывая руками, прижимая голову к его груди.
— Уйди, пожалуйста… уйди… — голос его как стон, и сердце колотится как взбесившийся метроном. — Уйди…
— Не хочу. Не прогоняй меня. Можно я побуду с тобой? Прошу?
— Ты не понимаешь. Я убил человека! Я убил! Я не достоин тебя. Я ничего не достоин.
— Я тоже…
— Глупая, ты реально не понимаешь…
— Я тоже недостойна, — перебиваю, стараясь перекричать гул, стоящий в ушах, понимая, что если скажу, то, что хочу, дальше пути не будет. — Я тоже убила. Я… я убила свою маму…
Я никогда не говорила так. Никому. Хотя… думала об этом всегда.
Не потому, что ОН заставил меня так думать, потому что это было правдой. Он — мой отчим. Тот, кто любил мою маму с юности, кто старался быть рядом. Кого я ненавидела всей душой…
Всхлипываю. Потом, не в силах сдерживаться начинаю рыдать, вцепившись в рубашку Ильяса.
Его рассказ всколыхнул самое больное, самое тяжелое.
Он меня оглушил своим признанием. И я не придумала ничего умнее, чем оглушить его.
Он убийца и подлец? Я не лучше! Получите!
— Воробушек, перестань, ну что ты такое говоришь? Прекрати… Не плачь, глупенькая…
Хочу ответить, но не могу, икаю, всхлипываю, горло перехватывает, а он…
Он поднимает мое лицо и прижимается к губам.