Мы никогда не умрем
Шрифт:
«Кто такой кормчий, кстати?»
«Лоцман».
«Мартин…»
«Тот, кто прокладывает путь», — исправился он.
— Он очнулся через несколько дней в кромешной темноте. Вытянув ладонь вперед, он хотел зажечь свечу, чтобы оглядеться, но его накрыл такой ужас, словно он собирался броситься в костер. Уже тогда он, с безысходным отчаянием, понял, что больше никогда не сможет колдовать. Память о боли, которую он пережил, больше никогда не даст ему даже зажечь свечу с помощью магии. «Я потерял половину себя», — подумал он, проваливаясь в бессознательную черноту. Но на краю
— Грустная сказка… А дальше что-то будет? Они поженятся?
— Может быть, — улыбнулся ей Мартин.
Он прикрыл глаза, ловя отголоски рассказанной сказки. Мартин не знал, откуда взялся сюжет, и чего в нем было больше — надежды или тревоги, но почему-то ему не хотелось открывать глаза и смотреть Рише в лицо.
За дверью снова раздались шаги.
— Готов?
Вячеслав Геннадьевич стоял на пороге, уже одетый.
«Давай я с ним пойду?»
«Конечно», — не думая согласился Мартин.
— Да, — ответил Вик, снимая куртку со стула. — Поправляйся скорее, Риш.
— Завтра придешь? — спросила она.
— Конечно, — улыбнулся Вик в ответ.
И вышел вслед за ее отцом.
На улице царила синяя бархатная темнота.
— Тебя дома не потеряют?
— Папа очень устает, он много работает, — покладисто соврал Вик, как учил Мартин.
Вячеслав Геннадьевич шел ровно, не подстраиваясь под шаг мальчика, но Вику все же не приходилось за ним бежать.
— Твой папа свиней разводит, верно?
— Да.
— И продает самогон?
— Я про это не знаю ничего.
«Мартин, не нравятся мне его вопросы».
«Мне тоже, но я пока не вижу поводов вмешиваться».
— Ты нормальный парень. О Рише даже ее братья не заботятся, а ты ходишь каждый день как по часам.
Вик внезапно вспомнил, что Риша говорила, что у нее большая семья. Дом ее был большим, темным и тихим, и не было похоже, чтобы там жил кто-то еще.
— А где ваши сыновья?
— Работают, что ты думаешь — все прохлаждаются, как твой… кхм. У нас большой дом и большое хозяйство. И мы с этого хозяйства честно живем, а не впариваем, как некоторые, городским дурачкам «экологически чистое парное мясо» и деревенским алкашам отраву.
Вик прекрасно понимал, кого он имел в виду. Но если раньше он оскорбился бы и замкнулся, то теперь он ощутил лишь глухую усталость. Ему приходилось жить в тени своего отца, ловить сочувственно-брезгливые взгляды и еще чувствовать, как это уязвляет болезненно гордого Мартина. Вику было жаль, что все вышло именно так. Ему бы хотелось уехать куда-то, где никто не задавал бы вопросов. Никто не знал бы, чей он сын. Поэтому, несмотря на всю красоту природы и деревенскую вольницу, он продолжал мечтать о стылом северном городке, где осталась сестра.
— Про это мне тоже ничего не известно, — уклончиво ответил он.
Вдалеке показались желтеющие окна хутора.
— Говорю — хороший парень, еще и умный, — усмехнулся Вячеслав Геннадьевич.
Вику в его усмешке почудилось какое-то презрительное снисхождение.
— Про
— Приходи завтра, она тебя ждет, — вместо прощания ответил он.
…
Наступило «завтра». И еще раз, и снова. «Завтра» для Вика было обязательным и безусловным. В семь лет ведь никто не верит, что бывает иначе, и один день сменял следующий, словно бусинка щелкала на четках.
Риша поправлялась. Теперь, когда Вик приходил к ней в гости, его кормили ужином, а вечером провожали домой — отец или один из Ришиных братьев, угрюмый семнадцатилетний мальчик по имени Женя. Женя с ним почти не разговаривал, много курил и все время кашлял. Как-то он предложил сигарету Вику, и тот несколько секунд удивленно ее разглядывал, а потом начал смеяться, не в силах объяснить, что же его так развеселило. Женя, пробормотав что-то о том, что у его сумасшедшей сестрицы такие же друзья, забрал сигарету. Мартин, чье искреннее возмущение и рассмешило Вика, мрачно молчал.
Младшего брата Риши звали Денис. Сам он звал себя Нисом. Что-то было в этом имени мышиное, и что-то мышиное было в самом Нисе. Он был тихим, серым и незаметным. Движения его были торопливыми, он либо не двигался вовсе, либо все время суетился. Нис увлекался коллекционированием. Его «коллекция» хранилась в одному ему известных тайниках, хаотично расположенных по всему дому. Вик замечал в руках мальчика появляющихся из ниоткуда и исчезающих в никуда пластмассовых зеленых солдатиков, крышки от бутылок, монетки, булавки, какие-то щепки и разноцветные осколки, а однажды он видел, как Нис прятал под плинтус самого маленького бумажного журавля с подвески, которую подарил Рише Мартин.
Мать Риши была высокой, с целой гривой пепельных, как у дочери, волос. Она почти всегда молчала, говорила отрывисто, словно ей тяжело давалось произносить каждое слово. Голос у нее был хриплый и почти грубый. Женщина была постоянно занята какой-то работой и мало обращала внимание на происходящее вокруг.
Впрочем, обращать внимание было особо не на что. В доме почти всегда царила гробовая тишина, и ничто не суровый, стерильный покой. Каждый раз возвращаясь домой, Вик не мог определиться, что же ему ближе — строгий порядок Ришиной семьи, или равнодушная вседозволенность его жизни. Но вечером Мартин зажигал для него лампу и открывал книгу, и ответ становился очевидным. В том доме волшебство не жило. Никому не читал истории мягкий и теплый голос, ни для кого в темноте не танцевали светящиеся белые мотыльки.
— Расскажи про школу, — попросил Вик Ришу в один из вечеров.
Они с Мартином не могли определиться, чего ждут от осени. Несколько раз они подходили к школе — одноэтажному кирпичному зданию с большими окнами и высоким бетонным крыльцом. Вик смотрел на выбегающих из здания детей, и никак не мог соотнести это с картинкой, которую рисовали ему книги.
На учениках не было формы. Звонок, который было прекрасно слышно с улицы, мог раздаваться совсем не в то время, когда дети выходили из школы. Большинство из них были без сумок и книг.