Мы вернулись победителями
Шрифт:
Юля переборола себя и вышла из-за угла. Взгляд парня тут же скользнул по протезу и вернулся к глазам девушки. Она успела почувствовать укол в груди.
– Юля, – сказал он.
Девушка слышала свое дыхание: взволнованное, прерывистое. Что это с ней? Будто увидела призрака.
– Рома.
Он сделал еще шаг, и двое оказались так близко, что не могли устоять: они обнялись, так тепло и крепко, словно две родные души спустя долгие годы нашли друг друга. В каком-то смысле так и было.
Юля и Рома чувствовали биение сердец, их удары сливались, дыхание рвалось навзрыд, но гул за
– Заткнитесь, придурки, – сказал Рома.
Компания стихла. По кругу пошла початая бутылка пива, и начались разговоры в полголоса.
– Ты жива, – сказал Рома, держа Юлю за плечи. – Как ты? Давно вернулась?
Все-таки небольшая разница в росте у них была. Юля поднимала на Рому сверкавшие глаза, всматривалась в двадцатилетние морщины и холод, какой источали глаза Ромы, несмотря на улыбку и радость от встречи. Этот холод в них навсегда. В ее глазах был такой же, Юля знала это, потому что мать не раз вздрагивала, столкнувшись взглядом с дочерью.
– Уже месяц, – ответила Юля. – Все нормально, я живу с мамой.
Юля хотела закрыть себе рот, но ее руки плотно сдерживал Рома. Зачем она сказала о матери? Она ведь знала, соседка сказала, что мать Ромы умерла. Увидев знакомого, Юля сама не заметила, как язык развязался, как молчанка закончилась, потому что с ним, с такой же раненной судьбой, Юля могла говорить, не боясь, не подбирая слов.
Они с Ромой говорили на одном языке: боли и крови. Юля убедилась в этом, когда Рома опустил руки, и по правому предплечью пробежал холод.
Левая рука. По локоть.
Юля знала, как это неприятно: когда кто-то смотрит на то, что не дает тебе уснуть, болит и скулит под одеялом, но не могла оторваться. По щекам полились слезы. Юля словно увидела отражение. В ком-то был такой же изъян. Тяжелый. Холодный.
– Мина? – спросил Рома, зная, что нужно сразу расставить все точки.
– Да, – ответила Юля и хотела было тоже спросить, но Рома опередил ее.
– Граната, – сказал он и достал губами сигарету из пачки.
Рома протянул пачку Юле, но та выхватила сигарету изо рта Ромы и прикурила. Он взял новую сигарету. Какое-то время они молча курили, разглядывая друг друга, то ли вспоминая, то ли знакомясь заново, без опаски останавливая взгляд на самых чутких местах.
– Выпускное платье, – сказал Рома. – Помню его. Будто из прошлой жизни.
– Так и есть. Из прошлой.
– Я тоже часто вспоминаю.
– Я надела его не поэтому, – сказала Юля. – Просто думала, что так меня точно вспомнят. У кого еще на выпускном было такое колхозное платье.
Они улыбнулись. Им много было, что вспомнить. Тем не менее, голова вдруг опустела, мысли унес сигаретный дым.
– Я искала всех, – продолжила Юля. – Никого не нашла. К тебе тоже приходила. Соседка сказала, что…
– Да, – оборвал ее Рома. – Я там давно не появлялся. Все ноги не доходят. До родного дома.
Рома выбросил окурок. Небо стягивали
– Пройдемся? – спросил Рома, не в силах больше стоять на одном месте.
Юля кивнула, и они пошли по знакомым дворам. Кто-то из компании выкрикнул Роме вслед:
– Завтра в семь, без опозданий.
Рома махнул рукой, и они с Юлей скрылись за поворотом.
Глава 3
Спустившись по небольшому склону, Юля и Рома вышли ко второму Суздальскому озеру. Левый берег украшал пригорок, преимущественно состоявший из песка, по крайней мере, его верхний слой. Где-то под песком была плодородная почва, питавшая высокие дубы. Зимой с этой вершины скатывались на ватрушках и ледянках. Крутой склон разгонял любителей активного отдыха до такой скорости, что они останавливались только на середине покрытого льдом озера. Долгий подъем наверх и новый скоростной спуск.
Справа тоже был пригорок, не такой высокий, но и на нем были тропинки, по каким скатывались дети и взрослые. Летом же корни деревьев показывались из-под песка и образовывали лабиринты нор.
Юля и Рома шли вдоль берега. Летний сезон был в самом разгаре. Местные жители не упускали шанса провести жаркий день на берегу озера с выпивкой и мангалами. Несмотря на запрещающие знаки, десятки голов торчали из воды.
– Хоть что-то осталось по-старому, – сказал Рома.
Что бы ни происходило, будь то война или вспышка вируса, человеческая натура стремилась найти успокоение, забыть обо всем хотя бы на время. На севере Санкт-Петербурга для этого были все условия: большое количество парков и озер, где самые страшные катаклизмы терялись в лике природы, в радостном крике детей.
Мелкий песок забивался в обувь и терся между пальцами как наждачная бумага. Правая нога Юли тонула в песке на каждом шаге, отчего идти становилось все сложнее. Юля не привыкла просить. Даже до войны она не позволяла кому-то ухаживать за собой, помогать, потому что все могла сделать сама. Но в этот раз все же прислушалась к своему телу.
Они присели на берегу, около камышей, где было меньше людей.
– Раньше мы любили проводить тут время, – сказал Рома. – В старшей школе не было выходных, когда мы не собирались всем классом здесь или в Парголово. Пили, веселились. Казалось, вся жизнь впереди.
Рома закурил и предложил Юле. Она не отказалась. За тот месяц, что она провела дома, Юля ни разу не приходила сюда. Не хотела проходить тот же путь, что они проделывали всей компанией, одна. Где-то под грудью воспалялся ком и начинал пульсировать, разрастаясь до тех пор, пока его ни заглушал крик или алкоголь, всякий раз когда воспоминания начинали терзать без того израненную душу. Наверно, это и называется «сосет под ложечкой».
Юля осмотрела озеро. Прошло три года, как она была здесь последний раз, но на водной клади не было ни рытвин, ни ссадин. Природе была нипочем человеческая жестокость. Она была до нас и останется после.