Мычка
Шрифт:
Мир покачнулся, клинок вывалился из обессиливших пальцев. Мычка замедленно осел, уже не видя, как от дерева, размазывая слезы по лицу, в его сторону метнулась хрупкая фигурка. Картинка выцвела, звуки исчезли, и он провалился в черную пучину беспамятства.
ГЛАВА 8
Мычка открыл глаза. Сквозь сплетенье ветвей струятся потоки светила, там, где лучи касаются кожи, разливается приятное тепло. В стороне, невидимый, потрескивает огонь, доносится терпкий запах дерева и сгоревшей хвои. Не поворачивая головы, Мычка скосил глаза. Возле костра скукожилась Зимородок, обхватив себя руками за плечи, покачивается в такт неслышимой мелодии. В этот момент девушка показалась так хрупкой и беззащитной, что заныло сердце. Захотелось подойти, обнять, укрыв от опасностей окружающего мира, безжалостного и сурового.
Мычка пошевелился, привстал, опираясь на руки. Мышцы ощутимо ноют, в висках постреливает, но в целом, кажется, все в порядке. Вот только правая рука занемела так, что почти потеряла чувствительность. Он повел плечами, разгоняя кровь. Руку прострелило болью. Охнув, Мычка схватился за плечо, пальцы наткнулись на уродливый нарост, отдернулись. Он повернул голову, взглянул с опаской, боясь увидеть обрывки мышц и куски кости.
На плече прилепилась повязка. Бурая от засохшей крови, вся в зеленых прожилках, повязка напоминает растекшуюся от старости жабу. Мычка принюхался к едва уловимому запаху трав, потыкал пальцем. Повязка сидит удобно, не слишком туго, чтобы передавить сосуды, но и не сползает. От уложенных под ткань трав рану слегка пощипывает: ни гноя, ни сукровицы. Тот, кто накладывал повязку, явно знает толк в знахарстве.
Заслышав шорох, Зимородок вздрогнула, повернулась на звук. Мычка увидел, как на ее лице отразилась мгновенная радость, что тут же сменилась суровостью, а затем и пренебрежением. Девушка поднялась, подошла пружинящим шагом, сказала едко:
– Очнулся? Вот уж не думала, что выживешь.
– Зачем же рану перевязала?
– Мычка улыбнулся.
Зимородок надула губки, фыркнула:
– Потому что дура! Кровь увидела, голову совсем потеряла. Кинулась спасать, будто без меня не обойдешься.
– А я обойдусь?
– Мычка улыбнулся шире.
Девушка пожала плечами, сказала рассудительно:
– Тебе, нечисти лесной, хоть руку оторви, хоть голову - все одно новая вырастет.
– Подумав, поправилась: - Нет, голова, наверное, все же не вырастет, а вот рука - точно.
Мычка вновь лег, прикрыл глаза. Не смотря на тяжелейшую схватку и ранение, настроение поднялось. Противник повержен, рядом заботливая спутница, если не обращать внимания на некоторую надменность и взбалмошность, лучше и не придумать.
Рядом шумно потопталось, засопело недовольно, послышалась негромкая возня. Мычка открыл глаза, некоторое время смотрел на спутницу, что успела отойти, и теперь усиленно копалась в мешке, сказал негромко:
– Припасы в другом мешке.
Девушка повернула голову, зыркнув исподлобья, бросила:
– Свою отраву ешь сам.
Мычка вновь привстал, сказал с участием:
– Но ведь ты голодна, смотри, какие круги под глазами.
Зимородок невольно протянула к лицу руки, принялась ощупывать кожу, но тут же отдернулась, сказала сурово:
– Ты на других-то не пеняй. За собой лучше смотри, чучело. А что голодна - не страшно, уж лучше потерпеть, да в деревне наесться, чем у лесной нежити взять.
– Это до какой деревни ты терпеть собралась?
– спросил Мычка в великом удивлении.
Девушка сверкнула глазами, бросила сердито:
– До какой, до какой... вестимо, до своей!
– Она поморщилась, отмахнулась.
– И вообще, лежи себе, жизни радуйся. А меня не отвлекай. И так время сколько потеряла...
Она говорила что-то еще, но, настолько тихо и невнятно, что Мычка слышал лишь недовольное ворчанье. Закончив, она поднялась, тщательно отряхнула прилипшие веточки. С грустью глядя на спутницу, Мычка произнес просительно:
– Может все же возьмешь мяса, да трав? Ведь далеко же идти.
– И даже не проси...
– Она осеклась, спросила с подозреньем: - Это почему далеко? Я ведь уже прошла большую часть пути.
Мычка вздохнул, сказал с глубокой печалью:
– Так ты не в ту сторону идешь.
Зимородок открыла и закрыла рот. Мычка с любопытством наблюдал, как на ее лице эмоции сменяют одна другую. Вот лицо приобрело задумчивое выражение, несколько мгновений, и брови сдвинулись, а глаза наполнились подозреньем, но вскоре ему на смену пришли растерянность и испуг. С дрожью, едва слышно, девушка прошептала:
– Но, как же так, ведь я точно запомнила дорогу...
Она закусила губу, заморгала, всеми силами стараясь избежать слез, что уже скопились в глазах, грозя прорвать запруду, заструиться по щекам, вызывая насмешку проклятого вершинника, что сидит, улыбаясь, будто вовсе не он затащил их неизвестно куда. А может вовсе и не затащил, может, это всего лишь жалкая попытка обмануть, убедить ее, что все не так как есть, а до деревни рукой подать, стоит лишь пройти сотню другую шагов?
Собравшись с духом, она произнесла как можно тверже:
– Ты лжешь. Я не могла ошибиться. А если даже и сбилась с дороги, то совсем немного. Не пытайся удержать меня, я вижу твою лживую сущность насквозь! Я ухожу, и, надеюсь, мы больше никогда не увидимся.
Мычка покачал головой, удивляясь странному, но находящему в глубине души отклик, упрямству девушки, сказал, стараясь, чтобы прозвучало как можно мягче:
– Посмотри вокруг. Видишь заросли царап-куста? Его здесь едва ли не больше, чем всего остального вместе взятого. А теперь вспомни, растет ли он возле села?
Зимородок фыркнула:
– Я не вершинник, чтобы таращиться на всякие там кусты. Хотя... да, не припомню, чтобы где-то видела такие колючие ветки.
Мычка кивнул, сказал ободряюще:
– Хоть и не вершинник, а все же помнишь, молодец. А не видела потому, что возле деревни он не растет.
Зимородок помолчала. Похвала спутника оказалась приятна, словно прикосновение чьей-то невидимой, но ласковой и нежной руки. Ощущения оказались настолько непривычны, что она вздрогнула, на всякий случай грозно сдвинула брови, чтобы этот самовлюбленный наглец даже на миг не допустил мысль, что... Пытаясь за рассудительностью скрыть растерянность, она произнесла с нажимом: